НАЗАД К СОДЕРЖАНИЮ
УНИВЕРСУМ ПЛАТОНОВСКОЙ МЫСЛИ V
A. Л. Савельев
ПРЕОДОЛЕНИЕ АРХАИЧЕСКОГО ПРЕДСТАВЛЕНИЯ
О ЯЗЫКЕ В АНТИЧНОЙ ДИАЛЕКТИКЕ
Ко времени Платона диалектика, одна из трех составляющих частей античной философии, представляла уже достаточно развитую дисциплину, распространявшуюся на анализ отдельных слов (этимологию, исследования явлений синонимии, омонимии и т.п.); анализ некоторых типов рассуждений (особенно следует отметить условно-категорический силлогизм), включая рассмотрение некоторых софизмов; учение об иерархии сущего (о родах, видах и т.п.); учение о познании, включая учение о критерии. Эта структура практически не изменилась и ко времени наивысшего подъема античной диалектики, осуществленного впоследствии школами перипатетиков и стоиков. Тем не менее пропорциональное отношение различных отделов диалектики в V в. до н.э. и во второй половине IV-III вв. существенно различно. В качестве основной части, ядра диалектики в более позднее время выделилось учение о доказательстве, основанное на категорическом силлогизме у перипатетиков и на условно-категорическом у стоиков. В зависимости от влияния на учение о доказательстве строились и другие разделы, самостоятельная ценность которых заметно снизилась. А между тем в доплатоновской и современной Платону диалектике "центр тяжести" приходился именно на исследование отдельных слов (или имен).
Как нам представляется, это смещение акцентов обязано прежде всего преодолению представления о языке, получившего впоследствии название архаического, которое было характерно как для предфилософской мысли, так и для многих досократиков. В историческом плане архаическими принято считать послемифологические, но еще предфилософские взгляды, в содержательном же отношении архаическим представлением о языке называют взгляд, согласно которому язык представляет собой совокупность имен вещей [1]. Надо отметить, что подобный взгляд не являлся уделом одних лишь древних греков, а, по-видимому, достаточно глубоко укоренен в человеческой природе, так и наши современники, не владеющие иностранными языками, представляют, как правило, отличие этих языков от родного как различие имен; при этом предполагается, что для того чтобы говорить на иностранном языке необходимо и достаточно вместо одних имен (или слов) подставлять на их место другие (известная шутка: "Научиться говорить по-немецки очень просто: нужно только вместо русских слов подставлять везде немецкие").
Классическим образцом философской реализации этого представления следует считать учение Гераклита, особенно это касается метода его философствования; не чужды были этого взгляда и пифагорейцы. На архаическом представлении о языке стоит и известная нам по позднейшим источникам полемика сторонников природной (fusei) и условной (thesei) связи имен и вещей. Но, естественно, подобное положение дел мало удовлетворяло растущие потребности философии, особенно в части метода: первый серьезный удар по архаическому представлению был нанесен Парменидом, в сочинении которого о природе древней оппозиции имя-вещь, была противопоставлена принципиально иная схема: бытие-мышление-речь (фр. В 6.1). Помещая между словами и вещами мысль, Парменид доказал по крайней мере одно- связь имя-вещь, считавшаяся вполне естественной, не так уж и крепка, и, кроме того, опосредована разумом. Немедленно открылись возможности для построения системы аргументации, отличной от непосредственного анализа имен и вещей. И не случайно именно ученик Парменида Зенон разрабатывает оригинальную систему доказательства, составившую впоследствии основное содержание диалектики.
Но главная роль в преодолении архаической парадигмы принадлежит, бесспорно, Платону. В наследии философа имеется даже специальное произведение, посвященное анализу архаического взгляда на язык, а именно - диалог "Кратил", где собеседниками Сократа являются сторонник приходной связи имен и вещей гераклитовец Кратил и приверженец условной связи Гермоген, - возможно, последователь Протагора. Соответственно, и диалог делится на две части - в первой Сократ беседует с Гермогеном и показывает ему недостаточность утверждения чисто условного отношения имени и вещи; во второй, более пространной части Сократ убеждает Кратила в том, что представление о природной связи приводит к противоречивым и произвольным следствиям. Результат этого анализа достаточно уничижителен: Платон показывает взаимонедостаточность обоих позиций, их односторонность и противоречивые следствия. По-видимому, можно сказать, что эта характеристика и является главным значением диалога, подводящим своеобразную черту под начальным этапом развития диалектики, характеризующим недостаточность имеющихся теоретических средств и, таким образом, окончательно порывающим с архаической моделью языка, заключавшейся в соотнесении имени и вещи.
Но если в "Кратиле" лишь констатируется недостаточность имеющихся диалектических средств, то в другом "логическом" диалоге Платона - "Софисте" предпринимается попытка такие средства создать. Речь, конечно, идет о той части беседы Элейского гостя и Теэтета, где проводится разделение имени (onoma) и глагола (rhema): "...Обозначение действий мы называем глаголом. /.../ Обозначение с помощью голоса, относящееся к тому, что производит действие, мы называем именем" (262а). Но речь (logos) не образуется из одних имен или из одних глаголов, чтобы составить речь, нужно их соединить: "... и первое же сочетание имени с глаголом становится тотчас же речью - в своем роде первою и самою маленькою из речей" (262с). Целью же всего этого рассуждения является выделение таких речей, которые обладают определенным качеством - могут быть истинны или ложны, т.е. речь идет о выделении высказывании.
В историографии (особенно филологической) нашего и прошлого века долгое время обсуждался (и продолжает обсуждаться) вопрос: следует ли считать деление слов на onomata и rhemata логическим или грамматическим? [2] При этом мало кто обращал внимание на то, что во времена Платона ни грамматики, ни логики, подобных современным, и близко не было; но, напротив, именно благодаря основателю Академии как раз и возникли возможности для последующего развития и того, и другого. Справедливо, следовательно, было бы спрашивать о том, какие из современных дисциплин восприняли те или иные идеи Платона и каким образом; но совершенно нелепо спрашивать, к области какой именно современной науки эти идеи могут быть отнесены.
Действительно, в наше время мы пользуемся рядом терминов-близнецов, относимых к компетенции различных наук. Так, например, русские "подлежащее" и "сказуемое" традиционно считаются терминами грамматики, а их латинские аналоги "субъект" и "предикат" - относят к логике. Что же касается греческих 6\ч>ци и ргща - то в древности обозначая то, что мы называем именем и глаголом (речением), они обозначали и то, что мы теперь выражаем словами "подлежащее" и "сказуемое", и то, что теперь называем "субъектом" и "предикатом", безразлично. На вопрос же об отнесении этого деления к логике или грамматике, следует, видимо, ответить так: если имеются в виду современные нам науки, то оно равно принадлежит обеим; если же нас интересуют современные Платону науки, то, конечно, это деление принадлежит диалектике, поскольку термином "логика" Платон практически не пользовался, а к грамматике, представлявшей в то время учение о буквах, оно, очевидно, никакого отношения не имело.
Значение этого разделения имени и глагола, предложенного в "Софисте", трудно переоценить. Пожалуй, ни одно другое открытие не имело такого влияния на дальнейшее развитие диалектики, как это открывшее пути для: а) дальнейшей дифференциации частей речи, что составило главное занятие языковедов на ближайшие пятьсот лет и б) построения оригинальной системы доказательства, использующей двухкомпонентные высказывания, т.е. силлогистики. Именно это открытие позволило окончательно преодолеть архаическую парадигму, открыв перед диалектикой совершенно новые перспективы, вполне реализованные перипатетиками и стоиками.
Впрочем, следует отметить, что архаическая традиция все же нашла некоторое место в синтетической философии стоиков, чем последние, видимо, были обязаны оказавшему на них (наряду с Платоном, Стильпоном и Аристотелем) большое влияние Гераклиту. Поэтому, помимо тщательно и совершенно разработанного учения о доказательстве, среди сочинений стоиков мы находим и множество книг, посвященных этимологиям. Перипатетическая школа отличалась в этом отношении большей "чистотой", признавая, вслед за своим основателем, лишь риторическую, но не диалектическую ценность этимологического анализа.
Наконец, следует сказать, что человеческая мысль еще неоднократно возвращалась к древней архаической схеме, которая, как уже говорилось, по-видимому, достаточно прочно укреплена в сознании. Но происходило это уже лишь во времена крупных духовных кризисов, "затмений" разума, когда получали широкое распространение магия, различное ведовство и волхование. Так, мы находит следы архаичной парадигмы в практиковавшемся неопифагорейцами вычислении "чисел имен", якобы позволяющем постичь их скрытую сущность, сходные методы использовались в каббалистике и выросшей из недр неопифагореизма нумерологии. Открытие Платона, тем не менее, не потеряло своего значения, и доныне является необходимым основанием научной мысли, по-своему осмысливающей и перерабатывающей его в различные эпохи.
Савельев Афанасий Леонтьевич - аспирант кафедры логики философского ф-та СПбГУ
Исследование поддержано PГНФ (грант № 96-03-04141).
ПРИМЕЧАНИЯ
[1] См. об этом: Kraus M. Name und Sache. Ein Problem im Denken. Amsterdam, 1987. S.6-42. назад
[2] См., напр.: Перельмутер И. А. Платон// История лингвистических учений. Древний мир. Л., 1980. С.151-154. назад
© СМУ, 2007 г.
НАЗАД К СОДЕРЖАНИЮ
