НАЗАД К СОДЕРЖАНИЮ
УНИВЕРСУМ ПЛАТОНОВСКОЙ МЫСЛИ X
С. В. Месяц
СОВРЕМЕННАЯ НАУКА
И ПЛАТОНОВСКИЙ МИФ
Большинство современных философов и методологов науки полагают, что научное описание любого явления природы, по существу, неоднозначно и не может претендовать на абсолютную истинность. Согласно концепции научных революций Куна, «анархистской» теории познания Фейерабенда, эволюционной теории развития науки Тулмина и др., в науке одновременно сосуществуют несколько соперничающих теорий либо одна теория со временем сменяет другую, поскольку предыдущая перестает удовлетворительно описывать расширившуюся область известных явлений [1]. По мнению К. Поппера, теория представляет собой гипотезу, смелое предположение, налагаемое нами на мир, и ожидающее от мира своего подтверждения или опровержения. Ее признание всегда лишь временно. Она считается справедливой до тех пор, пока не открыты факты, опровергающие или чересчур усложняющие ее. Тогда, по необходимости, прежняя теория отбрасывается и заменяется новой, объясняющей большее число фактов, и так далее до бесконечности, Высокая вероятность знания и абсолютная достоверность нам недоступны. «Наука погрешима, ибо она создание рук человеческих» [2]. Если же следовать концепции одновременного существования нескольких научных теорий, то невозможно решить, сравнивая их на ограниченной области применимости, какая из них лучше. Возьмем, к примеру, описание падения камня на землю в механике Ньютона и в теории относительности или описание движения математического маятника у Аристотеля и Галилея. Если ограничится только этими фактами, то аргументированного спора о преимуществах той или иной теории не получится, поскольку все они будут выглядеть совершенно равноценными. Именно поэтому новые теории, как заметил Т. Кун, прокладывают себе путь в науку не через убеждение и доказательство, а через принуждение и обращение противника «в свою веру». Итак, научное знание, как его понимает современная философия науки, не является истинным и непогрешмым, оно всегда будет оставаться только похожим на правду, только приемлемым для наших сегодняшних требований, только подходящим для наших целей и расчетов.
Такое понимание сущности научного знания заставляет нас вспомнить о том, что уже 2,5 тыс. лет назад Платон в своем знаменитом диалоге «Тимей» определил знание о чувственно воспринимаемом (т. е. о естественно сущем, изучением которого как раз и занято современное естествознание) как «миф» и «правдоподобную речь» (eikos logos)3. Слово «правдоподбный» (eikos) указывает на отличие знания такого рода от знания «непреложного и устойчивого, обладающего неопровержимостью и бесспорностью», которое Платон только и признает «эпистемэ» - наукой. Кроме того, eikos означает «вероятный», т. е. возможный, наряду с другими мнениями людей о физическом космосе, а также «подобающий», «подходящий».
Весь этот спектр значений древнегреческого eikos ясно обнаруживается во фр. 8 (DK) поэмы Парменида, когда безымянная Богиня, закончив «истинное слово и речь о бытии», приступает к рассказу об устройстве космоса и обращается к юноше Пармениду с такими словами (пер. А.Лебедева):
«Сей мирострой, возвещаю тебе, вполне вероятный,
Да не обскачет тебя какое воззрение смертных».
Вероятный (eoikos) означает здесь — возможный наряду с другими воззрениями смертных, и следовательно, не истинный, однако в отличие от них подобающий, подходящий истине, т. е. мирострой достаточно пристойный, чтобы он мог быть поведан богиней человеку, постигшему истину и бытие.
Далее, не следует думать, что словом «миф» (mythos) Платон характеризует исключительно форму своего рассказа, напоминающую традиционные греческие теогонии, и что знание о естественно сущем может быть изложено и каким-нибудь другим, более привычным для нас способом - например, в виде последовательности строгих силлогизмов. Нет, какими бы правильными не были силлогизмы, они не сделают наукой (episteme) то, что ею не является. Они только придадут нестрогому вид строгости, вероятному — вид непреложности, вводя тем самым нас в заблуждение. Чтобы этого не случилось, чтобы форма не затемняла, а, наоборот, проясняла существо дела, Платон и выбирает для своих «физических» рассуждений форму традиционного мифического рассказа. Поэтому даже тогда, когда на смену фантастическим описаниям Демиурга, произносящего речи перед сонмом богов и смешивающего в мировом кувшине природу тождественного с природой иного, приходят операции с числами и геометрическими фигурами или вполне натуралистические объяснения процессов зрения, кровообращения, мы должны помнить, что имеем дело по-прежнему с мифом.
Знание о естественно сущем не может выйти за пределы правдоподобия и достичь истины, поскольку имеет дело с вещами, существующими по способу eikones — подобий. «Говорить eikos» значит говорить посредством подобий, создавать образы (иконы), как это делают художники и поэты. В понимании Платона, физика сближается скорее с искусством чем с наукой [4]. В отличие от наук, созерцающих умопостигаемое, физика подобно искусству изучает мир чувственный. Но чувственно воспринимаемое нельзя знать, его можно изображать или, в лучшем случае, создавать. Художник изображает не идею кровати, а кровать, изготовленную ремесленником [5]. Точно так же и физик описывает не умопостигаемый космос, а его зримое воплощение, созданное Демиургом. Поэтому рассуждения физика, так же как и картины художника, суть «подобия подобий» и «тени теней» [6]. Они являются продуктом не разума или рассудка как математические науки, а самой низшей душевной способности «эйкасии» (уподобление), способности создавать подобия или догадываться по ним об уподобляемом.
Итак, словом «миф» Платон угадывает сущностную черту физики не объяснять, а описывать окружающий мир. В противоположность объяснению описание не претендует на установление каких-либо причин или начал. Оно лишь переводит явление на некий язык, будь то математических символов или поэтических и красочных образов, позволяющий как-то говорить о явлении.
Но вправе ли мы утверждать, что и современная физика, которая считает себя наукой per se, опирается на сложнейшую математику и строго отграничивает себя от всего ненаучного, что и она по существу своему миф, наподобие изложенного Платоном в «Тимее»? Обычно, ученые настаивают на том, что их наука именно объясняет, а не описывает мир. Научным объяснением при этом считается сведение явления к закону. Но ведь любой закон — составная часть теории, а теории, как уже было сказано, суть смелые гипотезы, забрасываемые людьми в мир наподобие сетей для выуживания фактов, и число этих теорий, в принципе, неограниченно. Каждая выдвигает свои собственные законы и предлагает свои собственные методы «объяснения» явлений. Какую же считать устанавливающей истинное положение вещей? Если бы наука, как казалось раньше, представляла собой одну единственную эволюционирующую теорию, то можно было бы утверждать, что понимание истинного устройства мира нам доступно, хотя, быть может, и не в полной мере. Но когда относительная истинность теории видится уже не как до поры до времени существующий недостаток, а как принципиальная, неотъемлемая черта, когда новая теория может полностью отменить предыдущую, тогда, надо признать, мы имеем дело не с объяснением, а с описанием мира, или, как говорит Платон, с его «иконой» (eikon). Вот почему и рассуждение самого Платона со временем сменилось другими теориями физического космоса—не более истинными, но лишь более подходящими для новых людских целей.
Вдумываясь в значение платоновского «правдоподобного мифа», мы обнаруживаем, что в нем странным образом угаданы все основные черты новоевропейской науки, которые становятся очевидными, возможно, только сейчас.
Месяц Светлана Викторовна - канд. филос. наук, науч. сотруд. Института философии РАН, Москва
ПРИМЕЧАНИЯ
[1] См.:Кун Т. Структура научных революций / Пер. И. 3. Налетова. М., 1977; Фейерабенд. П. Против методического принуждения. Очерк анархистской теории познания // Избранные труды по методологии науки / Пер. А.Л.Никифорова. М., 1986. назад
[2] Поппер К. Р. Логика и рост научного знания. М., 1983. назад
[3] Tim. 29b, 30b, 56с. назад
[4] На этом особенно настаивает Корнфорд. В своем комментарии к "Тимею" он пишет: "Поэзия может быть вымыслом, который подобен истине и не целиком лжив. Космология "Тимея" есть поэзия, образ (image), который, возможно, подходит к передаче истины ближе иных космологии. ... "Тимей" не в меньшей, а возможно даже и в большей, степени поэма чем De rerum natura Лукреция" (Cornford F. M. Plato's Cosmology. The Timaeus of Plato translated with a running commentary. New York, 1937). назад
[5] Государство, X, 596c - 597b, 598a. назад
[6] Там же. X, 597e назад
© СМУ, 2007 г.
НАЗАД К СОДЕРЖАНИЮ
