НАЗАД К СОДЕРЖАНИЮ
УНИВЕРСУМ ПЛАТОНОВСКОЙ МЫСЛИ XIV
В. В. Мурский
ФИЛОСОФ И ВЛАСТЬ
ГЛАЗАМИ ПЛАТОНА И ФИХТЕ
Заявленная тема доклада, а именно освещение проблемы взаимоотношения философа с властью, очень может статься, одна из труднейших для обсуждения, а уж тем более для разрешения. Пожалуй, эта проблема еще никогда не была разрешена, если она вообще разрешима. Ибо, похоже, это проблема для одного философа. Для власти этой проблемы вообще не существует, поскольку для нее не существует философа; она его просто не видит. Но для философа эта проблема существует. И эта проблема представляет собой большую трудность даже для великих философов. Даже, может быть, величина этой проблемы прямо пропорциональна величине философа. Но чем крупнее философ, тем острее он сознает эту проблему и ее трудность. В качестве свидетельства такого осознания можно расценивать, к примеру, замечание, которое Фихте делает по этому поводу в поздние годы в одном из своих писем, и которое, пожалуй, можно было бы использовать в качестве эпиграфа к настоящему докладу. В том месте Фихте говорит, что вопрос «следует ли сотрудничать с властью?» является для него единственным нерешенным вопросом. Не знаю, говорил ли когда-либо Платон эти же самые слова; но то, что такой вопрос перед ним вставал – несомненно.
Поскольку проблема взаимоотношения философа и власти – это проблема одного философа, то вполне естественно, что в качестве оппонентов здесь будут рассматриваться одни философы. Выражаясь более определенно, здесь будут рассматриваться два разных взгляда на сотрудничество философа с властью, и, соответственно, – два разных принципа такого сотрудничества. Если взять эту проблему более широко и выйти за рамки нашего доклада, то вполне допустимо было бы говорить о двух разных принципах политической деятельности вообще.
Однако надо сразу оговориться, что вовсе не следует думать, что рассматриваемые здесь взгляды так уж во всем противоположны друг другу. В действительности в позиции обоих мыслителей на обозначенную проблему не так уж мало общего, пожалуй, даже больше общего, чем противоположного. Да и само это противоположное не лежит на поверхности, и его было бы не так уж и легко отыскать, если бы на это различие специально не указал Фихте. Поэтому начнем наше исследование с рассмотрения этого замечания, которое Фихте делает в своей «Системе учения о нравах» 1798 г. В настоящем докладе не представляется возможным подробно излагать роль учения о государстве в нравственной системе Фихте. Обратимся прямо к тому пассажу, в котором упоминается Платон. Заметим только, что у Фихте речь идет не об отношении именно философа, а об отношении гражданина вообще и государственного служащего в частности. В данном пассаже разбирается вопрос о том, как быть в ситуации, когда конституция оказывается противоправной. Согласно Фихте противно совести, и соответственно, безнравственно ниспровергать противоправный государственный строй, если община не хочет его ниспровержения.
«Здесь есть противоречие. – Говорит Фихте – Я внутренне убежден, что конституция противоправна, и, однако же, напрямую помогаю ее сохранять; хотя бы только через мою подчиненность. Да я, быть может, и сам заведую учреждением в этой противоправной конституции. Разве я не должен был бы, по крайней мере, не делать последнего? Скорее, я должен это делать; я не должен воздерживаться от этого, ибо лучше, чтобы управляли мудрые и справедливые, чем чтобы господствовали немудрые и несправедливые. То, что Платон говорит об этом в письмах, неправильно, и даже противоречиво.» [1]
Никаких дополнительных пояснений по поводу того, что именно и в каких письмах говорит Платон, Фихте не делает. Но сразу за этими словами следует фраза: «Я никогда не имею права отдаляться от моего отечества»; правда, без четкого указания, имеет ли она отношение к Платону, или нет. Если имеет, то тогда Фихте, очевидно, имеет в виду рассказы Платона о том, как он в молодости, убедившись в порочности правительства тридцати тиранов, устранился от участия в этом режиме. В пользу этого свидетельствует и непосредственно следующее за этим замечание Фихте: «Я, говорят, по крайней мере, не хочу совершать никаких несправедливостей, – но это эгоистическая речь. Ты хочешь, таким образом, позволить, чтобы они совершались другими? Если ты усматриваешь, что совершаются несправедливости, то ты ведь должен был бы им воспрепятствовать.» [2]
Но даже если Фихте имеет в виду исключительно отказ от участия в режиме тридцати тиранов, в письмах Платона можно найти и другие места, с которыми не согласился бы Фихте, и особенно примечательно в этом отношении то место из Седьмого письма, где Платон излагает правило сотрудничества философа с властью. Платон в этом месте говорит следующее: «… если врач дает совет больному, ведущему вредный для здоровья образ жизни, то прежде всего он должен посоветовать ему, чтобы он переменил свой образ жизни, и, только если он пожелает ему подчиниться, врач будет и дальше давать ему свои наставления. Если же больной не захочет его послушать, то врача, уклонившегося от советов такому больному, я счел бы настоящим человеком и сведущим лекарем, а того, кто продолжал бы настаивать на своих советах, я счел бы, наоборот, человеком слабым и неискусным. То же самое и относительно государства: будет ли во главе его один человек или несколько, если государственный строй стоит на верной стезе и правители пожелали бы спросить совета о том, что может им быть полезным, то было бы разумно дать его таким людям. Но есть такие правители, которые полностью сошли с правильной стези государственного устройства и ни в коем случае не желают вернуться на эту стезю, причем советующему приказывают оставить их строй неприкосновенным, а если кто будет его касаться, тем грозят смертью, либо они велят ему давать советы, приноравливаясь к их прихотям и стремлению самым легким и скорым путем сохранить на вечные времена свой строй. Так вот, если кто при таких обстоятельствах продолжал бы давать советы, я счел бы его человеком слабым; отказывающегося же все это выполнять я почел бы за настоящего мужа. Такой вот я усвоил себе образ мыслей. … разумный человек должен жить, именно таким образом относясь к своему государству: если кажется, что оно управляется нехорошо, он дает совет, — в том случае, если ему не грозит опасность говорить впустую, либо, выступая с речами, подвергнуть себя угрозе смерти; совершать же насилие над родиной в виде государственного переворота он не должен, если перемена к лучшему не может совершиться без изгнания и истребления людей; ему нужно, сохраняя спокойствие, молиться о благе для самого себя и для государства.»
Теперь, когда мы изложили обе точки зрения на проблему сотрудничества философа с властью, посмотрим, что в них общего, а что различного.
Прежде всего, обращает на себя внимание то, что оба философа рассматривают, в общем, одинаковую ситуацию противоправного строя. Далее, можно заметить, что Платон и Фихте придерживаются одинакового, а именно отрицательного, мнения относительно допустимости государственного переворота. Различие позиций касается исключительно поведения человека, сознающего противоправность строя. Фихте настаивает на безусловном участии в таком режиме и, одновременно, на посильном сопротивлении несправедливости, невзирая на опасность. Платон говорит об избирательном участии, при условии готовности к сотрудничеству со стороны власти. При этом отказ молодого Платона от участия в режиме тридцати тиранов представляет собой частный случай этого правила.
Итак, мы определили, в чем состоит противоположность, и могли бы сразу задуматься об основаниях этого различия; но здесь как бы сам собою обнаруживается еще одна общая точка, хотя это и пограничная точка. Мы в нашем рассмотрении шли, шли … и встретили Сократа. А именно в том самом месте, где Платон рассказывает о своем отношении к тридцати тиранам, он рассказывает также о поведении Сократа, справедливейшего, по его словам, из живших тогда людей, отказавшегося, невзирая на угрозу наказания, выполнять приказ о поимке кого-то из сограждан. Хотя язык играет сейчас с нами злую шутку, подсовывая такие слова, как отказ от участия и т. д., но даже в приведенном случае речь идет о сопротивлении несправедливости. А если вспомнить всю жизнь Сократа, тогда придется признать, что Сократ как раз следует тому, что требует Фихте: безусловно исполняет свои обязанности и сопротивляется несправедливости.
Но тогда встает вопрос: А может, и в случае с Платоном язык играет злую шутку; тем более что сам Платон в том же Седьмом письме предупреждает о таком свойстве языка?
Однако займемся вопросом об основаниях различия взглядов Платона и Фихте на сотрудничество с властью. Здесь, прежде всего, надо указать на то, более глубоко лежащее отличие, что, по Фихте, деятельность государственного деятеля принципиально отличается от деятельности ученого, и соответственно, философа. Хотя он в другом месте, ссылаясь на Платона, говорит, что государственный деятель должен быть ученым в своей области [3]. Но даже если ученый занимает государственный пост, то у него, как у государственного служащего, и у него же, как у ученого весьма различные обязанности. На кафедре он обязан свободно размышлять и излагать свои мысли, а на гос. службе – строго следовать конституции. И для него противно долгу вести себя на гос. службе так, как на кафедре. Затем, по Фихте, чтобы быть нравственным, не обязательно быть философом, ибо у каждого есть совесть, Философ лишь знает основания, по которым судит совесть, которой он, опять таки, руководствуется в жизни. И, наконец, по Фихте, безнравственно не верить в совершенствуемость человеческой природы, и, поэтому, Платоновский критерий готовности или неготовности власти к сотрудничеству, не может быть для него окончательным. Хотя, и для Платона были характерны рецидивы веры, по крайней мере, надежды на такую готовность, как в отношении Дионисия, так и, тем более, в отношении Диона.
Можно предположить, что одной из главных причин расхождения во взглядах Платона и Фихте на взаимоотношение философа с властью было произошедшее в европейской культуре четкое разделение теоретического и практического и отделение нравственного сознания – совести – как все-таки обычного, естественного сознания, от сознания философского. Хотя, для Фихте, как и для Платона, быть истинным философом можно только, будучи нравственным человеком. В качестве другой причины можно назвать опять же произошедшую со времен Платона более четкую дифференциацию на различные сфере человеческой деятельности, связанную с четким разделением обязанностей.
Мурский Вадим Вячеславович – канд. филос. наук
ПРИМЕЧАНИЯ
[1] Fichte, J. G.: Das System der Sittenlehre. Hamburg, Meiner 1963. S. 235-236.назад
[2] Ibid, S. 236. назад
[3] Ibid, S. 355. назад
© СМУ, 2006 г.
НАЗАД К СОДЕРЖАНИЮ
