НАЗАД К СОДЕРЖАНИЮ
МАТЕРИАЛЫ И ИССЛЕДОВАНИЯ ПО ИСТОРИИ ПЛАТОНИЗМА ВЫП.1 с. 3
К. А. СЕРГЕЕВ, А. М. ТОЛСТЕНКО
ФИЛОСОФИЯ ПЛАТОНА: ГРЕЧЕСКАЯ МУДРОСТЬ
В ЕЕ ЭРОСНОМ ИЗМЕРЕНИИ
1. С Платона начинается преобразование греческой мудрости в метафизику как таковую. Что означает греческая мудрость? Мудрость есть не просто житейский опыт, а прежде всего способность называть вещи так, чтобы всегда их узнавать, т.е. такими словами, которые позволяют человеку в любых обстоятельствах принимать вещи сами по себе, в их собственной природе. Философская мысль начинается с поэтизации всего сущего. Поэтизация означает не просто ритмическую речь и не рифмические словосочетания, а изначальное именование, в котором фиксируется сущностная природа сущего. Греческая мысль до Платона опиралась на фундаментальную поэтизацию всего сущего в лице Гомера и Гесиода. Она же обретала судьбоносную значимость в феномене трагедии (Эсхил, Софокл, Еврипид). Как в раннегреческой мысли, так и в греческой трагедии речь шла о таком постижении природы вещей, в котором самым трудным и важнейшим моментом оказывалось узнавание. Даже избегающий предсказанной оракулом участи убить отца и жениться на матери Эдип все же убивает отца и женится на матери, потому что своим чувственным зрением он не узнает то, что для него есть самое родственное, самое ближайшее и самое интимное. Он не узнает тот мир, к которому принадлежит. Наше время, конец XX в., обременено Эдиповым комплексом, исключающим возможность подлинного узнавания. Речь идет о том, что свой собственный мир мы не только не узнаем, но и не принимаем. Не принимаем то, что было до 1917 г. То, что было после этого времени, мы тоже, по сути дела, отвергаем. Другими словами, отвергаем собственную историю и присущий ей мир, игнорируем все то, что сами «строили». Мы тем самым сами себя ослепляем, не осознав, в отличие от Эдипа, истины. У нас нет прошлого, нет настоящего. Значит, мы заранее отвергаем и возможность будущего. У нас нет способности узнавания мира как такового и всего ближайшего человеческому естеству, на которой формировался феномен греческой трагедии. У Платона проблема узнавания того, что уже знаемо, но непостижимо и несознаваемо, раскрывается особенно наглядно.
В философии Платона формируется метафизическая позиция, в которой выражается сущность древнегреческой мудрости. Мудрость становится метафизической мыслью, которая пытается себя обосновывать через диалог, через диалектику, наконец, через выяснение «чтойности» всего сущего (Сократ ставил вопросы, что есть красота, что есть добро или благо, что есть истина и др.). Выяснение «чтойности» вещей есть выяснение их сущности, которая опирается на способность узнавания того, что мы как бы уже заранее знаем. Но есть еще иной аспект относительно философии Платона, который до сих пор никак нами не узнается.
Изречения Гераклита, сказывание мысли в ритмической речи Парменида и даже апории Зенона — все это характерно для древнегреческой поэтизации всего сущего. Софисты, которые апеллировали к красноречию, выдвигали на первый план ораторское искусство словесных ухищрений. Природа и язык таким образом разъединялись. Вещи теряли слово, свое словесное значение, слова же утрачивали вещественный смысл. Исчезало «вещее слово», и на первый план выдвигались грамматика и риторика. Гармония мысли и сущего тем самым разрушалась. И задача Платона заключалась в том, чтобы восстановить эту гармонию. Принцип греческой мудрости, что в бытии все едино, что Единое есть все, и все есть Единое, необходимо было заново восстанавливать. Грамматическое и риторическое слово софистов разрушало мысль как поэтизацию всего сущего, т.е. гармоническое созвучие мысли и бытия. Необходимо было такое согласование заново восстанавливать. Вот каким образом через Сократа формируется мысль Платона, которая обретает фундаментальное, метафизическое измерение. Говоря кратко, философия как гармоническое согласование мысли со всем сущим становится после софистов уже не столько любовью (philein), сколько стремлением к такой гармонии, т.е. эросом. Греческая мудрость в лице Платона оказывается уже не столько гармонией человеческой мысли со всем сущим, сколько стремлением к надлежащей гармонии. Она становится «эротософией». Именно этот момент оказывается ныне особенно современным. Платон не в прошлом, которое якобы исчезло. Платон с нами, коль скоро мы не утратили еще стремления узнавать и понимать тот мир, в котором пребываем.
2. Кто есть человек в этом мире? Является он шутом, над которым смеется судьба, или хранителем мира? В чем состоит смысл человеческого существования? Что является решающим для греков в осмыслении сущности этого существования? Не ошибемся ли мы, если скажем, что вопрошание «чтойности», или сущности всего сущего в целом, принадлежит самим грекам и, без сомнения, связано с решением относительно предельных оснований природного и человеческого бытия. Однако нам не понять возможностей и охвата древнегреческого вопрошания относительно того, что оказывается правящим в бытии всего сущего, если не поставить следующего вопроса: при каком уровне свободы осуществляется свободное познание чего бы то ни было? При свободно выбранном, говорим мы. А какое решение должно быть принято для всей сферы собственных вопросов философии, чтобы понять сущность человеческого существования и место человека во всем сущем, включая небо и землю, богов и людей? Оно должно быть фундаментальным, т.е. оно обязано ставить под вопрос не только окружающие, человека обстоятельства, но и самого человека, причем человека — в первую очередь. Только такое вопрошающее познание возвращает человеку смысл его существования, его внутренний мир, а всему сущему сферу его пребывания и осуществления. В конце концов, вне решающих все решений, вне сферы относительно правящего начала всего сущего фундаментально мыслящей мысли грозит исчезновение, а человеку грозит бездомность, поскольку мир оказывается ему чуждым. Все более и более расширяющееся по своему охвату вопрошание греков производит все более отчетливую «чеканку» метафизической мысли в лице Платона и затем Аристотеля.
Платон говорит о страстном стремлении как эросном восхождении к подлинному умозрению. За счет основательной проработки всей предшествующей ему мудрости он переосмысливает ее как свободную мысль, всегда обращенную к свету. Он предлагает свою интерпретацию таких выражений, как «любящий мудрость», «тот, кто приобщается к мудрости», «мудрость в том, что единое есть все», «любить значит согласовывать», и др., связанных с древнегреческим словом philein. Философия в собственном своем значении, по мысли Платона, внимает наиболее трудному и относится к такой высшей реальности, которая требует непрерывного и напряженного вопрошания, в том числе о наиболее достойном бытии, т.е. о божественном. Эросное восхождение очищает от телесных влечений и позволяет душе обретать утраченную гармонию, полноту жизненной основы, чтобы человек мог осуществлять собственную свою судьбу. «Эротософия» призвана к тому, чтобы через многообразие всего сущего, причем всегда изменчивое, позволить человеку восстановить свою способность воспринимать мир как нечто единое и целостное.
3. Почему философскую мысль Платона мы называем эротософией? Данный вопрос требует разъяснения. Философию Платона в некоторых весьма важных аспектах можно рассматривать как отклик на трагическую смерть Сократа. Афиняне приговорили к смерти «мудрейшего из эллинов», высказавшего мысль, что бытие есть высшее благо. В том как раз и заключается мудрость, чтобы стремиться к постижению бытия как высшего блага. Софистика, присвоив себе знание мудрости, утверждала, что все в мире оказывается условным и относительным. Поэтому нет ничего в своей сути ни истинного, ни ложного; все существует не столько по своей природе, сколько по нашим установлениям. Коль скоро все зависит от наших положений и установлений, то в основе всякой мудрости должна быть прежде всего практическая целесообразность. Мудрость должна быть действенной, в силу чего всякая мудрость определяется только достижением успеха. Поскольку практического успеха следует добиваться любыми средствами, а осуществление подобной цели возможно лишь при поддержке толпы или влиятельного собрания, то главное назначение мудрости заключается в умении убеждать других в своих проектах, тезисах и положениях. В красноречии, риторике, ораторском искусстве — назначение мысли, согласно софистике. В такого рода задании постижение бытия-как-природы не имеет никакого смысла. Кроме того, Горгий из Леонтины, которого называли «отцом риторики», иначе говоря, «новой мудрости», призванной убеждать ради достижения успеха в гражданской и политической жизни, выдвигал и доказывал следующие тезисы, направленные против понимания phusis: (1) ничего нет, т.е. ничего нет из того, что существует только в силу своей природы (Аргументация: если бы нечто было, то оно было бы либо возникшим, либо невозникшим; возникшим оно быть не может «ни из сущего», поскольку оно уже есть, «ни из не-сущего», ибо из ничего не может ничего быть (тезисы Мелисса); невозникшее может быть только беспредельным (apeiron), а беспредельное не может находиться ни в самом себе, ни в другом; а все то, что нигде не находится, согласно аргументу Зенона о месте, есть ничто.); (2) если бы даже нечто и было, то оно было бы непознаваемо (Аргументация: если то, что есть, мыслимо, то то, чего нет, должно быть немыслимым; но мыслимы Сцилла и Харибда; значит, и сущее не мыслимо.); (3) даже если бы нечто было познаваемо, его невозможно было бы высказать в слове и разъяснить другому (Аргументация: невозможно словесное общение, так как вещи не есть слова и так как никто не вкладывает в слова тот же смысл, что и всякий другой; знание невозможно вне чувственного восприятия, которое непередаваемо в слове и т. д.).
Мудрость, в отличие от красноречия, требует четкой аргументации, формулирования строгих дефиниций, которые развертываются затем в последовательном рассуждении. Как раз к этому призывал своих собеседников Сократ. Однако, в отличие от софистов, Сократ понимал, что сугубо риторический дискурс может устранить философскую мысль, но никогда не способен исчерпать присущие ей фундаментальность и глубину. Софисты говорили, что ничего нельзя знать как истину. Поэтому следует стремиться в своих речах только к выгоде и успеху. В противовес им Сократ заявлял: «Я знаю, что я ничего не знаю». На площадях и базарах, в портиках и в частных домах он доводил до сознания каждого, что необходимо познавать свое незнание на пути к той мудрости, которая признает только одну истину: бытие есть высшее благо, и это бытие есть природа, к которой причастно все сущее. Судьба Сократа была решена следующим обращением к суду: «Вас, мужи афинские, я уважаю и люблю, но слушаться буду Бога больше, чем вас, и пока есть во мне дыхание и силы, не перестану философствовать и вас увещевать и обличать обычными своими речами» (Платон. Апология Сократа. 29 d).
Сократ был вынужден умереть, поскольку публичная жизнь оказалась несовместимой с причастностью человеческого бытия божественной истине. Платон, потрясенный гибелью Сократа, с необычайной остротой переживал его учение о безусловном смысле бытия. Смерть Сократа оказалась для Платона величайшим духовным заданием. Не может быть подлинным такой порядок вещей, который за высшую истину осуждает праведника на смерть.1 Должен быть истинно сущий космос, противоположный призрачному миру чувственных явлений, и это есть идеальный космос. Из опыта жуткого душевного потрясения Платон вынес ту истину, что бытие-как-природа есть прежде всего idea. В смерти Сократа вопрос об условности публичной жизни относительно истин добра и зла получил для Платона общее решение, которое имело сугубо негативный смысл. В смерти Сократа обнаружилось особенно явным образом, что наличный порядок вещей, воспринимаемый и постигаемый в чувственном опыте, несовместим с пониманием бытия-как-блага. Вот почему жизнь подлинного философа есть непрерывное умирание для чувственного мира, для всех прагматически-житейских интересов ради возрождения в истине через постоянное стремление к мудрости, которая венчается идеей высшего блага. Идея высшего блага есть средоточие и завершение неизменного бытия, идеального мира, который открывается только в эросном умопостижении.
Причастность Платона к поэтизирующей мысли выявляется не только в его ранних диалогах, но и в таких, как «Пир», «Федон» и «Федр». Преображение мира в красоте — таков основной настрой философствования Платона. Он говорит о мудрости как стремлении к небесной Афродите, Афродите Урании, а не Aphrodite Pandemos (буквально «всенародной», т.е. «дешевой и, ничего не стоящей»). Поэтому не напрасно с именем Платона связывают возможность идеально чистой и высшей любви, которую называют платонической. Если в телесной, сугубо практической жизни нет ничего подлинного и достойного, если все истинное пребывает только в чистой идеальности, то каким образом мыслящий человек может приобщиться к идеальному космосу? В стремлении к мудрости человек способен преображаться так, что его мышление становится свободным от всего чувственного. Тем самым его мышление становится памятливым, восприимчивым ко всему высшему, всегда вменяемым и, таким образом, всегда способным достигать чистого умосозерцания. Но в чем суть такого рода стремления? И как происходит его осуществление? Между богами и смертными всегда имеет место сила, согласно Платону, могучая и демоническая, имя которой Eros. В исходном греческом мировосприятии слова daimon и heros имеют одно и то же значение (божественные люди, герои). Сократ говорит о своем демоне, о внутренне присущем ему голосе, который отклонял его от того, что он намеревался делать, и возбранял ему заниматься государственными делами. Тем самым этот голос сохранял Сократу жизнь. Однако не сохранил. Вот почему Платон говорил о совершенно ином внутреннем голосе, имеющем название «эрос». Эрос преображает человека, если человек ему причастен. Когда человек обращается к своему эросному началу, тогда в нем начинается противоборство души низшей и высшей. Низшая погружает силу Эроса в дурную бесконечность непрерывных порождений в их чувственной безликости, т.е. она есть постоянное повторение одних и тех же исчезающих явлений. И это есть вековечные голод и жажда без всякой возможности насыщения. Низшая телесная душа превращает Эрос в средство безмерных телесных вожделений, лишенных всякого смысла. Она лишает человека окрыленности и умного зрения. С другой стороны, что может сила Эроса дать высшей душе, если ей уже изначально присуще умосозерцание всего истинно сущего, т.е. идеального космоса? Но между телесным и идеальным миром всегда возможно единение, и такого рода единение есть сфера красоты. Красота опосредует чувственно изменчивый и идеальный мир, поэтому через красоту происходит приобщение чувственно-изменчивых вещей к истинному миру, к бытию-как-идее.
Дуальность бытия и чувственно воспринимаемых вещей намечается уже в «логосе» Гераклита (ключевом слове его мысли) и бытии Парменида как неизменного сфероса в противоположность изменчивости чувственно воспринимаемых и всегда индивидуально-сущих вещей. Такого рода дуальность бытийности сущего и изменчивости всего чувственно воспринимаемого получает явное преобладание в философии Платона. Красота есть развертывание такого рода дуальности. И подлинное значение Эроса, согласно Платону, состоит в возрождении и преображении в сфере красоты, которая есть излучение и сияние благостной истины (Платон. Пир. 206 b-c). Речь не идет об искусстве в смысле ремесленно-художественного творчества. Речь идет о чем-то гораздо более важном. В слепом и чувственно-стихийном влечении Эрос воспроизводит жизнь лишь на краткое время в сугубо чувственных телах, непрерывно умирающих, тогда как высший Эрос преображает и возрождает человека к такой жизненной мысли, которая устремляет его к идеальному и вечному космосу. Любовь как эросный пафос не может быть ограничена стремлением к чувственно-телесной красоте. В «Пире» Платон разъясняет, что Эрос есть сын небесного Пороса (божественной преизбыточности) и земной Пении (телесности, лишенной бытийной полноты и потому постоянно истощаемой животными влечениями); так вот, Эрос как неистощимое стремление к красоте, влекущей к благу и истине, т.е. к подлинной мудрости, есть преображение чувственного человека в красоте как таковой, подготовка к чистому созерцанию истины. Эрос, определяющий путь к истинной любви, устремляет раздробленное в половом и сексуальном плане человеческое существо к андрогинизму, в котором преодолевается его расколотость по половым признакам и осуществляется восстановление целостности существования.2 Такую стадию обретения цельности человека Платон раскрывает в мифическом сказании Аристофана («Пир»). Другая стадия — это преображение телесного человека в подлинной красоте на пути его мысли к истине («Федр»). Третья стадия — это эросное приобщение мыслящего человека к божественному как таковому (речь Диотимы в «Пире»).
4. Учение Платона об Эросе преобразует фундаментально то понимание мудрости, которое мы встречаем у ранних греческих мыслителей, особенно у Гераклита и Пифагора, Эмпедокла и Парменида. Вспомним, что, согласно Гераклиту, любить мудрость — это значит обнаружить себя в гармонии со всем природно-сущим, это значит внимать логосу, который к нам ближе всего и который гласит, что в бытии все сущее едино (en panta). Гераклитова philein есть harmonia а sophon есть en panta. Но после софистов, претендовавших на знание чего угодно ради собственной выгоды, любовь как гармонию уже невозможно было воспринимать и восстанавливать через изначально поэтизирующую мысль. Отсюда и проистекает искреннее изречение Сократа «Я знаю, что я ничего не знаю», которое сохраняло среди греков понимание мудрости как способности постижения истины. Однако способность постижения истины устраняется софистическими ухищрениями. Таким образом, через Сократа и в лице Платона harmonia Гераклита сменяется horexis, т.е. мудрость как гармония со всем сущим сменяется стремлением к мудрости. Гераклитову philein сменяет heros Платона. Eros есть всегда стремление, и Сократ в диалоге «Пир» разъясняет, что всякое подлинное влечение есть стремление к тому, чего мы лишены. И, согласно Платону, эрос есть стремление к гармонии и красоте, благу и истине. Греческий язык не был бедным относительно любви, мудрости и истинного знания. Если Платон, непревзойденный мастер слова и мысли, в своем философствовании не пользуется словами philia, agape, storge, а привлекает слово Eros, то это означает фундаментальный сдвиг всей греческой и последующей европейской мысли. После софистов и Сократа мудрость уже не есть гармония со всем сущим, она уже не есть нечто изначальное, что характерно для поэтизации как таковой. Мудрость теперь отыскивается, и любовь к мудрости в лице Платона становится стремлением; и вот это уже есть собственно philosophia, которая у Платона оказывается стремлением к sophon, идеализмом в строгом смысле. Бытие постигается как idea, как непрерывное стремление к идеальному, стремление к мудрости. Вот почему после Платона стремление к мудрости Аристотель характеризует так: «…вопрос, который издревле ставился и ныне постоянно ставится и доставляет затруднения, - вопрос о том, что такое сущее, ti to hon» (Аристотель. Метафизика VII, 1028 в).
5. Диалогу Платона «Федр» традиция приписывала различные подзаголовки, среди них есть и такие, как «О прекрасном», «О душе», «О любви». И не случайно все это обсуждается в диалоге одновременно. Значительное внимание в нем уделяется techne (искусство), а также logos и aletheia. Весьма значимы в этом диалоге рассуждения о mania (восхищение, экстаз, безумие). Но это не значит, что содержание данного диалога является неопределенным и беспорядочным. Основную тематику «Федра», равно как и «Пира», «Федона», «Теэтета», «Парменида» и «Государства», составляет отношение между красотой и благом, знанием и истиной.
Историческое истолкование «чтойности» вещей начинается с Сократа и Аристотеля. Гераклитово понимание мудрости как hen panta олицетворяется в лице Сократа поиском мудрости. Гераклитова philein сменяется heros Платона. Основной настрой сказывающей мысли греков есть трагический удел человеческого существования. Феномен философской мысли и феномен трагедии — это суть сказывающее раскрытие древнегреческой мысли. Платон возводил философию на уровень узнавания подлинного мира. Отсюда проистекает его акцент на mateesis и ta mathemata; знание означает припоминание и узнавание того, чему мы в своем бытии, в своем мире принадлежим. Когда такое знание утрачивается, тогда возникает ностальгия как стремление повсюду быть в своем мире, в своём собственном доме. Философия есть опознание в мире чувственно-преходящих вещей своего собственного местопребывания, т.е. своего родного дома. Такова идея бытия-как-блага Платона и его идеального космоса, в котором красота, истина и благо есть одно и то же. Вот почему философия Платона есть эротософия. И это есть вменяемость мысли, способность ее ответствовать всему происходящему и сущему и даже вовлекаться в любые жизненные обстоятельства, но при этом всегда припоминать подлинную красоту, истину и благо. В последние годы многие повторяют высказывание Достоевского, что красота спасет мир. Но красота не спасет мир, если она лишена силы, которая способна возвеличивать человека к идеальному благу и истине.
ПРИМЕЧАНИЯ
1Об этом прекрасно писал В.С. Соловьев в своей работе «Жизненная драма Платона».
2Идея андрогинизма составляет основную суть русской философской мысли в лице В. Соловьева, Н. Бердяева, С. Булгакова, П. Флоренского, В. Розанова и др. К сожалению, эта идея до сих пор не получила надлежащего истолкования.
©СМУ, 1997 г.
НАЗАД К СОДЕРЖАНИЮ
