Е. И. ЧУБУКОВА

М. ХАЙДЕГГЕР ОБ ИСТОКАХ МЕТАФИЗИКИ
В УЧЕНИИ ПЛАТОНА

Один из выдающихся мыслителей современности М. Хайдеггер, создатель фундаментальной онтологии, поставивший проблему бытия в центр своих размышлений, считал, что пути развития западной философии во многом были предопределены зарождением метафизики, истоки которой он видит в античной традиции, связанной с именем Платона. По мнению Хайдеггера, учение Платона о бытии и истине не ушло в прошлое. Оно есть историческое настоящее. При этом имеется в виду не просто воздействие платоновского учения на современное мышление или просто возрождение наследия великого мыслителя. Согласно Хайдеггеру, радикальные изменения, которые были внесены Платоном в понимание существа бытия и познания, определили действительность новейшей западной истории. Учение Платона рассматривается немецким философом как исходный рубеж, отделяющий предшествующую античную мысль от всей последующей западной метафизики, являющейся в своей основе все тем же платонизмом.

Возвращаясь к истокам метафизики, Хайдеггер подчеркивает, что с самого начала для нее было характерно различение бытия и сущего, которое мыслится как основание самой возможности онтологии¹. Согласно Хайдеггеру, бытие у Платона означает существование, т. е. общее свойство всего сущего. Бытием как существованием именуется самое всеобщее, самое «общеродовое», высший род². В отличие от этого всеобщего, т. е. бытия, сущее выступает как нечто «особенное», «единичное». Таким образом, различение бытия и сущего состоит в том, что понятие бытия получается в результате абстрагирования от всех особенностей сущего и выделения наиболее общего его свойства. Однако, как подчеркивает Хайдеггер, при подобном различении бытия и сущего ничего не говорится о содержательном существе самого бытия. С этого времени, по мнению немецкого философа, начинается свойственная всей последующей западной метафизике традиция

¹Хайдеггер М. Европейский нигилизм // М. Хайдеггер. Время и бытие. Статьи и выступления. М., 1993. С. 152.
²Там же. С. 153.

160

«забвения бытия», поскольку не ставится центральный вопрос о самом бытии, предполагая, что это понятие не нуждается ни в каком дальнейшем обосновании. Однако тем самым, считает Хайдеггер, метафизика устраняется также и от размышления о различении бытия и сущего, хотя и придерживается его в качестве своей принципиальной позиции.

Сущностной характеристикой бытия, лежащей в основании всей западной метафизики, выступает признание его априорного характера. Бытие как существование сущего мыслится в качестве опережающего, предшествующего по отношению к сущему³. Согласно Хайдеггеру, именно эти определения бытия впервые эксплицируются Платоном в связи с существованием сущего. При этом Хайдеггер разъясняет, в каком отношении бытие рассматривается как предшествующее. Бытие всегда «позднее», чем сущее, лишь только в отношении к нашему обыденному восприятию и постижению. Например, во временном порядке осуществляемого нами схватывания и исследования сущее, предположим, одинаковые существующие вещи, воспринимаются «раньше», чем одинаковость, тождество, равенство. В этом смысле сущее «раньше», «приближеннее» к нам, чем бытие. Порядок, в котором здесь определяется предшествующее и последующее, определяется протеканием нашего познания. Однако, подчеркивает Хайдеггер, если задаться вопросом о самом бытии, то оно, напротив, окажется перед сущим. Согласно ему, такое представление соответствует греческой философии, в которой бытие изначально понималось как самовозникновение, саморазвертывание и тем самым как сущностное самовыставление, самообнаружение и выход в открытость⁴. Бытие изначально понималось как то, что должно определяться из себя самого и самим собою. Поэтому, если спрашивать о бытии, имея в виду его само по себе в указанном выше греческом понимании, то бытие «раньше», чем сущее. При этом Хайдеггер разъясняет, что «раньше» здесь понимается не в смысле временной последовательности, а соответственно порядку, в котором бытие открывается в своем существе, а сущее «есть». Согласно Хайдеггеру, в соответствии с изначальным греческим мышлением бытие означает «приход постоянного для присутствия в непотаенном»⁵. Поэтому в учении Платона одинаковость и равенство оказываются пред-шествующими по отношению к одинаковым вещам, поскольку одинаковость уже выходит к присутствию в непотаенности и «есть» прежде, чем мы при помощи нашего восприятия улавливаем и осмысливаем одинаковые вещи именно как одина-

³Там же.
⁴Там же. С. 156.
⁵Там же.

161

ковые. Одинаковость, отмечает Хайдеггер, при нашем обращении с одинаковыми вещами уже заранее «вступила в поле зрения». В качестве бытия, т. е. «присутствия в непотаенности», одинаковость предшествует, поскольку ею впервые открывается «вид», «предъявляется» видимость одинакового сущего⁶. Поэтому, считает Хайдеггер, в учении Платона бытие как «приход к присутствию в непотаенности» выступает как «идея», видность. При этом Хайдеггер подчеркивает, что «идею» Платона ни в коем случае нельзя идентифицировать с представлениями, которые мы в качестве субъектов имеем в своем сознании. Такое понимание идеи характерно для более позднего новоевропейского мышления, но не греко-платоновского, чуждого ему по своей сути. «Идея» в греческом понимании есть имя для самого бытия, суть пред-шествующее в качестве присутствования. Платоновско-греческое существо «идеи», подчеркивает Хайдеггер, можно уловить только при условии исключения новоевропейского определения ее как восприятия и тем самым вне всякого отношения к субъекту. Об этом, по мнению Хайдеггера, свидетельствует частое отождествление Платоном «идеи» с «эйдосом». Такое отождествление не случайно, ибо «эйдос» означает «вид». Предостерегая против понимания «вида» как впечатления, которое складывается о той или иной вещи у субъекта, Хайдеггер отмечает, что по-гречески осмысленный «вид» сущего есть то, чем это сущее приходит к явленности, т. е. к присутствованию, к бытию⁷. Такой «вид» сущего, например, для дома его домашность, не есть некий аспект для субъекта. Для отдельных домов домашность, их «идея» оказывается «общим» для многих особенных домов. Именно в своей «идее» всякое отдельное и особенное сущее, в данном случае дом, получает свое присутствование и свою устойчивость, т. е. бытие. «Идея» Платона таким образом выступает как «дарительница» бытия, как собственно сущее в отличие от каждого особенного сущего, допускающего «идее» явиться лишь в той или иной мере, т. е. ограниченно и модифицированно. Поэтому Платон, отмечает Хайдеггер, называет отдельные сущие вещи «не-до-сущим». Именно «идея» всегда, и только она, по Платону, отличает сущее как сущее и именно она прежде всего во всяком присутствовании приходит к явленности. Хайдеггер считает наиболее подходящим переводом термина «априори» как фундаментальной характеристики бытия – «пред-шествующее», что имеет двоякий смысл. «Пред» означает «заранее», а «шествующее» – «само от себя выступающее в нашу сторону»⁸. Согласно Хайдеггеру, в этом подлинном смысле как пред-шествующего термин

⁶Там же.
⁷Там же.
⁸Там же.

162

«априори» утрачивает возможность ошибочного его истолкования в аспекте временной последовательности как «более раннего», относящегося лишь к смене одного сущего другим.

Хайдеггер считает, что именно истолкованием бытия как «идеи» Платон впервые придал бытию отличительную черту «априори», характеризующую всю последующую западную метафизику. Бытие как предшествующее возвышается над сущим. Сущее же определяется бытием в смысле самовозникновения, самообнаружения и «выхода в открытость». Отсюда, согласно Хайдеггеру, происходит разделение на физику как области знания о сущем и метафизику как познания бытия, располагающегося вследствие своей априорности над сущим, за его пределами. Поскольку «над» и «за» пределами –  по-гречески «мета», сам термин метафизика как знание бытия сущего, характеризующегося априорностью, получает вполне проясненный смысл. Поскольку именно с платоновским истолкованием бытия сущего как «идеи» начинается метафизика, Хайдеггер считает возможным характеризовать всю последующую западную философию как «идеализм» и платонизм. Для Хайдеггера метафизика, платонизм, идеализм являются по существу равнозначными понятиями. Всю историю метафизики, начиная с ее основателя Платона до философии Ницше, олицетворяющей ее завершение, Хайдеггер рассматривает как историю платонизма и идеализма. Нигилизм как выражение катастрофического обесценивания всех традиционных ценностей, являющийся необходимым спутником метафизики, также имеет, по утверждению Хайдеггера, свои корни и истоки в учении Платона об «идее» и «благе».

По Платону, над миром вещей и над умопостигаемым миром царит «идея блага», которая своим «теплом» обеспечивает существование сущего, а своим «светом» – его явленность и познаваемость⁹. Предостерегая против понимания платоновского «блага» в теологическом или нравственно-моралистическом смысле, Хайдеггер подчеркивает, что в греческом мышлении «благо» означает то, что делает пригодным, наделяет годностью и способностью быть сущим. Бытие, выступающее у Платона как «идея», «благо» имеет черту предоставления возможности существования сущего, его условия. Бытие тем самым в учении Платона, подчеркивает Хайдеггер, обнаруживается в качестве обеспечивающего и обусловливающего метафизического начала. Здесь, по мнению Хайдеггера, греческий мыслитель делает решающий шаг для всей последующей метафизики. Априорное по своему существу бытие в учении Платона приобретает другую важнейшую

⁹Платон. Государство. Книга VI. 509b. // Соч. В 3 т. М., 1971. Т. 3. Ч. 1. С. 316–317.

163

особенность, выступая в качестве условия определенной возможности для сущего. Тем самым, согласно Хайдеггеру, уже в самом начале метафизики в истолковании бытия привносится определенная двусмысленность. Бытие есть известным образом чистое присутствование и оно же одновременно выступает как обеспечение возможности сущего¹⁰. Бытие, будучи в своем существе изначально пред-шествующим, вместе с тем становится лишь условием возможности сущего.

Двусмысленность позиции Платона, согласно Хайдеггеру, проявляется еще и в том, что через истолкование бытия как «идеи» просвечивает связь со «зрением», человеческим познанием. Уже само определение Платоном бытия как «идеи» связано, подчеркивает Хайдеггер, с характерным для греков пониманием познания как рода видения и созерцания. Однако никакая чувственность не в состоянии, по Платону, воспринять сущее как сущее. Согласно Хайдеггеру, это особенно отчетливо показывается Платоном в конце VI книги его диалога «Государство», где греческий мыслитель пытается раскрыть отношение между познанием и познаваемым сущим, приводя это отношение в соответствие со зрением и увиденным¹¹. Здесь Платоном показывается, что сама по себе вооруженность зрительной способностью и наличие цвета у вещей еще не гарантирует получение «зрения», если не привносится нечто третье, способное обеспечить «зримость». Это третье есть источник света, солнце. Именно оно «разливает» ясность, в которой вещи становятся зримыми, а глаза видящими. Точно так же, по Платону, обстоит дело и с нашим познанием как схватыванием сущего в его бытии, т. е. в «идее». По Платону, познание было бы невозможно, а сущее не могло быть познанным, т. е. воспринято как непотаенное, если бы не было «идеи блага». Подобно солнцу, «благо» дает познающему способность познавать, а познанному — непотаенность, т. е. делает возможным видение и зримость. Благодаря «благу» зримые вещи впервые становятся сущим, в греческом понимании таким, что способно выходить в присутствие непотаенности. Таким образом, «идея блага» в учении Платона не только «дарит» непотаенность, но есть также то, что делает возможным само познание, познающее и сущее как сущее¹². Именно поэтому, подчеркивает Хайдеггер, в диалоге Платона говорится, что «благо» достоинством и способностью выше даже бытия, а не только непотаенности¹³.

Бытие у Платона в качестве «идеи», видности есть присутствование, но также и условие «зримости», схватывания сущего. Бытие есть то, что «просвечивает» через призму человеческого познания.

¹⁰Хайдеггер М. Указ. соч. С. 162.
¹¹Платон. Государство. Книга VI, 507b–509e // Соч. Т. 3. Ч. 1. С. 314–317.
¹²Хайдеггер М. Указ. соч. С. 160.
¹³Платон. Государство. Книга VI, 509 // Соч. Т. 3. Ч. 1. С. 316.

164

Согласно Хайдеггеру, это открывает опасную перспективу выдвижения человека в качестве «судящей инстанции». В условиях господства «представляющего мышления», когда человек ставит все сущее «перед собой», «идея» становится тем, что воспринято человеческим восприятием и поставлено субъективным пред-ставлением. «Идея», тем самым, есть то, что обеспечивает возможность пред-ставляемого в его представленности. Тогда получается, подчеркивает Хайдеггер, что существо «идеи» – уже не видность и присутствование. Бытие становится условием возможности представленного и предоставленного и, следовательно, установленного, т. е. предмета. Бытие в качестве идеи как представления есть условие, которым распоряжается сам представляющий субъект, чтобы предметы вообще могли предстоять перед ним. Для такой позиции, согласно Хайдеггеру, характерна ориентация на предметное сущее и субъективное отношение к этому сущему¹⁴.

Таким образом, уже в платоновском понимании бытия как «идеи блага», приобретающей характер обеспечивающей и обусловливающей, Хайдеггер видит истоки всей последующей метафизики. Глубинная основа новоевропейской метафизики, по его мнению, как раз и состоит в том процессе, в ходе которого бытие получает черту условия возможности сущего. Хайдеггер считает, что своеобразным поворотным пунктом в этом процессе стала метафизическая позиция И. Канта, изложенная в его известном тезисе, гласящем, что «условия возможности опыта вообще суть вместе с тем условия возможности предметов опыта»¹⁵. По утверждению Хайдеггера, под «условиями возможности» Кант подразумевает здесь «категории», т. е. сущностные определения сущего как такового, то, что Платон постигает как «идеи». Тем самым, у Канта бытие есть непосредственно условие возможности для сущего. Согласно Хайдеггеру, именно через метафизику субъективности Канта существенная черта платоновской идеи как обеспечивающей и обусловливающей получает свое наиболее полное и свободное развитие. Более того, Хайдеггер считает, что истоки ценностного мышления в новейшей метафизике Ницше также восходят к платоновскому пониманию бытия как «идеи блага», поскольку существо ценности истолковывается в аспекте обусловления.

Именно с Платона, согласно Хайдеггеру, происходит изменение в существе истины, определившее судьбу всей западной метафизики. Хайдеггер считает, что знаменитая платоновская «притча о пещере» проясняет, как совершается и в чем состоит это изменение. Хайдеггер отмечает, что проникновению в подлинный смысл «притчи», вы-

¹⁴ Хайдеггер М. Указ. соч. С. 163.
¹⁵Кант И. Критика чистого разума. М., 1998. С. 188.

165

зывающей до сих пор острые дискуссии и разнообразные прочтения, способствует собственное ее толкование Платоном, следующее за рассказом. По мнению Хайдеггера, в «притче» речь идет о процессах познания истины, на что, как считает немецкий философ, указывает сам Платон в VII книге своего «Государства».

Согласно Хайдеггеру, сам термин «истина» или, по-гречески, «алетейя» означает «непотаенность». Непотаенностью в греческом мышлении именуется все то, что открыто присутствует в круге человеческого местопребывания¹⁶. Платон, указывает Хайдеггер, показывает в своей «притче» несколько ступеней переходов «непотаенного» и соответствующего вида истины¹⁷. На первой ступени люди живут в пещере в плену того, что им ближайшим образом известно и что перед нами непосредственно предстает. Далее, когда с них сняты оковы, они видят сами вещи, проносимые позади них. Это уже несколько большее приближение к сущему, более «непотаенное» или «истина» в более собственном смысле. На третьей ступени, вне пещеры, на воле вещи выступают уже не только в искусственном мерцании костра, расположенного внутри пещеры, но в солнечном свете, представая уже в своем «виде», и здесь сущее само показывает себя. Хайдеггер напоминает, что «вид» по-гречески называется «эйдос» или «идея». На этой ступени все свободно открытые взору вещи изображают в «притче» «идеи». Ведь, по Платону, если бы человек не видел их, т. е. тот или иной «вид» вещей или живых существ, то он никогда не смог бы воспринять сущее именно как данное сущее. Люди, стало быть, не понимают, что все, почитаемое ими за действительность, они видят исключительно в свете «идей». Все чувственно воспринимаемое — видимое, слышимое, осязаемое – оказывается тенью «идей». Человек же, живущий в плену ближайшего окружения, оставляет все эти «идеи» за спиной, т. е. не осознавая собственное пленение, признавая окружающий его круг повседневности за пространство, которое задает меру всех вещей и отношений. По Платону, только в сиянии солнечного света вещи предстают в своей настоящей сути как образцы для «идеи». Солнце, выступающее в «притче» образом «идеи всех идей», которая на языке Платона называется «идеей блага», делает «видимыми» все «идеи». Существо «идеи всех идей» состоит в том, чтобы обеспечить явление всего присутствующего во всей его «зримости». В солнечном свете «идеи блага» вещи выступают в своем собственном «виде» и являющееся впервые становится непотаенным и открытым. Без такого самообнаружения «идей» все осталось бы скрытым, потаенным. Со-

¹⁶Хайдеггер М. Учение Платона об истине // М. Хайдеггер. Время и бытие. М., 1993. С. 351.
¹⁷ Платон. Государство. Книга VII. 514а–517d // Соч. Т. 3. Ч7 1. С. 321–325.

166

гласно Хайдеггеру, потаенность как самоутаивание пронизывает существо бытия, и поэтому не случайно, что истина у греков означает первоначально «вырванное из той или иной потаенности»¹⁸. Истина есть преодоление потаенности, которая может быть маскировкой, утаиванием, сокрытием, завуалированностью или искажением.

По мнению Хайдеггера, восприятие истины как алетейи, как непотаенности сущего является фундаментальным в греческом мышлении и оно имеет место также и в платоновской «притче». Однако, как считает философ, в «притче» кроме непотаенности вторгается другое существо истины. Непотаенное как алетейя продумывается в аспекте осмысления «идеи», т. е. того «вида», который позволяет видеть присутствующее. Непотаенное, тем самым, выступает у Платона уже не само по себе, а как нечто доступное через «сиятельность» «идеи», ее восприятие, т. е. как узнанное в познании. Восприятие теперь, подчеркивает Хайдеггер, впервые встает в сущностное отношение к «идее». Именно самонастроенность на «идеи» определяет существо разума и понимания. Непотаенность сопряжена со «зрением».Солнце как источник света дает увиденному его «зримость». Таким образом, получается, что именно «идея блага» предоставляет непотаенность познаваемому, а также познающему способность видеть. Согласно Хайдеггеру, учение Платона об истине построено на процессе «воцарения» «идеи» над алетейей. Тем самым, Платон, считает Хайдеггер, признает, что отныне существо истины не развертывается как существо непотаенности из его собственной бытийной полноты, а «перекладывается» на «идею». Таким образом, существо истины утрачивает непотаенность как свою основную черту¹⁹.

Поскольку в познании все зависит от умения увидеть «вид», то все усилия должны быть направлены на обеспечение такого видения. Для этого необходима «правильность взгляда»²⁰. Постепенный переход от одного состояния к другому, к тому, что является «более сущим», как раз и состоит, по мысли Платона, в «исправлении взгляда». Согласно Хайдеггеру, в «притче» подчеркивается, что именно от «правильности взгляда» зависит познание истины. Через «правильность взгляда» правильными становятся видение и познание, восходя в конце концов к «высшей идее». Именно вследствие уподобления восприятия «виду», «идее» возникает согласованность познания с самой вещью. Таким образом, из превосходства «вида» над алетейей, подчеркивает Хайдеггер, происходит кардинальное изменение существа истины. Истина превращается в правильность восприятия и высказывания²¹. С

¹⁸ Хайдеггер М. Учение Платона об истине. С. 353.
¹⁹Хайдеггер М. Учение Платона об истине. С. 357.
²⁰Там же.
²¹Хайдеггер М. Учение Платона об истине. С. 357.

167

этим изменением, считает Хайдеггер, одновременно происходит смена места истины. Как непотаенность истина в учении Платона все еще есть основная черта самого сущего. Но как «правильность взгляда» она становится уже характеристикой человеческого отношения к существующему²². Платон все еще вынужден сохранять истину как черту самого сущего, ибо в качестве присутствующего сущее имеет свое бытие в явлении, несущего с собой непотаенность. Но вместе с тем проблема непотаенности ставится в аспекте явления «вида» и тем самым переносится на правильность видения. Как считает Хайдеггер, уже в собственном толковании Платоном «притчи о пещере» можно вычитать двусмысленность в определении истины. «Высшая идея» делает сопряженным познание и познаваемое. Об этом свидетельствует, согласно Хайдеггеру, собственное высказывание Платона о том, что «идея блага есть причина всего правильного, равно как и всего прекрасного»,²³ т. е. является основанием их возможности. Далее Платон говорит, что «идея блага» как «госпожа» обеспечивает непотаенность, а также восприятие. Эти высказывания Платона, считает Хайдеггер, говорят о первенстве «идеи блага» как обеспечения возможности и правильности познания и непотаенности познанного. Истина, таким образом, подчеркивает Хайдеггер, есть одновременно непотаенность и «правильность», причем непотаенность непосредственно сопряжена с «идеей».

Последующее решение проблемы истины в традиции западной метафизики представляется Хайдеггеру как следствие превращения истины из непотаенности в «правильность взгляда», впервые совершенного Платоном. По мнению Хайдеггера, кардинальное изменение в существе истины произошло вместе с определением бытия сущего как «идеи». Вследствие этого истолкования сущего выход в присутствование уже не есть больше, как в начале западной мысли, восхождение потаенного в непотаенность, когда она сама в качестве раскрытия и составляет основную черту присутствования. Платон понимает присутствие как «идею», которая своим «свечением» определяет, что внутри ее существа и исключительно в отнесенности к ней самой должно называться непотаенностью²⁴. «Идея» тем самым выступает основанием возможности алетейи, хотя Хайдеггер и оговаривает, что «идея» Платона все-таки еще сохраняет нечто от первоначального древнегреческого понимания существа истины.

О правомерности подобной интерпретации проблемы истины в «притче о пещере» говорит, согласно Хайдеггеру, выделение Плато-

²²Там же.
²³Платон. Государство. Книга VI. 508е–509а // Т. 3. Ч. 1. С. 315–316.
²⁴Хайдеггер М. Учение Платона об истине. С. 359.

168

ном древнегреческого понятия «пайдейя». Как указывает Хайдеггер, Платон в начале VII книги «Государства» достаточно определенно показывает, что смысл «притчи» состоит в том, чтобы сделать зримым существо «пайдейи». По его мнению, суть того, что Платон зовет «пайдейей», состоит в переучивании и приучении человека к определенной области местопребывания. «Пайдейя» в платоновском смысле связана с образованием, воспитанием «правильного взгляда». По утверждению Хайдеггера, Платон не случайно показывает в своей «притче» постепенные переходы, совершаемые из пещеры на дневной свет и обратно в пещеру. Эти переходы становятся возможными, по Платону, в результате изменения привыкания глаз от темноты к свету и от света снова к темноте, т. е. постепенного свыкания души с определенной областью сущего, в основе которого лежит изменение определяющей установки, захватывающее все человеческое существо²⁵. По мнению Хайдеггера, наиболее близким к «пайдейе» по значению является термин «образование», если понимать его в подлинном смысле развертывающего формирования, исходя из предвосхищающего соразмерения с неким определяющим видом, про-образом²⁶. По Платону, подчеркивает Хайдеггер, доступ к истине достигается «образованием», постоянным исправлением «взгляда». Существо «пайдейи» как раз и состоит в том, чтобы сделать людей свободными и способными к восхождению к видению «высшей идеи». В этом процессе восприятие все больше уподобляется тому, что должно быть увидено, т. е. «виду», «идее» существующего и именно вследствие этого уподобления возникает согласованность познания с самой вещью. Истина, таким образом, превращается в правильность восприятия и высказывания²⁷.

Именно с Платона, считает Хайдеггер, мышление о бытии сущего становится «философией». Хотя само слово «философия» существовало еще до платоновской эпохи и употреблялось для обозначения предпочтительной привязанности к верному ориентированию, однако именно Платон, подчеркивает Хайдеггер, стал использовать этот термин в смысле такого ориентирования в сущем, которое определяет бытие сущего как «идею». Согласно Хайдеггеру, платоновская «софия» сама по себе есть привязанность и дружественное расположение (филия) к «идеям», порождающим непотаенность. «София» вне пещеры и есть фило-софия. По утверждению Хайдеггера, начиная с Платона, мышление о бытии сущего становится «философией», поскольку оно есть «взглядывание на идеи»²⁸. Вместе с тем начинающаяся с

²⁵Платон. Государство. Книга VII. 518 а–е // Соч. Т. 3. Ч. 1. С. 325–326.
²⁶Хайдеггер М. Учение Платона об истине. С. 350.
²⁷Там же. С. 357.
²⁸Там же. С. 359.

169

Платона «философия» приобретает также, согласно Хайдеггеру, черты будущей метафизики, которые намечаются в «притче о пещере», поскольку в ней речь идет о движении мысли «за пределы» мира «теней» к сверхчувственной области «идей», высшей из которых является «идея блага», будучи причиной устойчивости и явления всего сущего.

По утверждению Хайдеггера, изменение существа истины, совершенного в учении Платона, определило всю дальнейшую судьбу метафизики. После Платона, подчеркивает Хайдеггер, истина понимается как правильность высказывающего представления. «Высказывание является истинным, если то, что оно подразумевает и о чем говорит, согласуется с вещью, о которой высказывается данное суждение»²⁹. Истина здесь означает согласованность, совпадение мыслимого в высказывании с вещью. Такое определение истины, отмечает Хайдеггер, уже не содержит никакого обращения к истине в смысле непотаенности, поскольку существо истины рассматривается в аспекте адекватности познанию как «правильности». Именно такое понимание истины становится господствующим для всей последующей западной мысли. Согласно Хайдеггеру, даже Ницше, рассматривающий истину как род заблуждения, без которого, однако, определенный род живых существ не мог бы жить, основывается на традиционном понятии существа истины как «правильности высказывания». Воззрения Ницше Хайдеггер рассматривает как отблеск крайнего следствия превращения истины из непотаенности сущего в «правильность взгляда», истоки которого просматриваются уже в учении Платона.

Согласно Хайдеггеру, изменение, совершенное в существе истины уже в истоках метафизики Платоном, имело глубокие последствия. Характерное для западной метафизики рассмотрение истины как правильности представления означало, что сущее с этих пор осмысливается по «идеям» и весь мир «взвешивается по ценностям»³⁰. По утверждению Хайдеггера, любые попытки основать понятие истины на «разуме», «мысли» или любом другом роде «субъективности» означает удаление от самого существа непотаенности как основной черты бытия и возможности проникновения в суть сущего.

Изменение существа истины означало, по мнению Хайдеггера, возникновение «гуманизма», под которым немецкий философ понимает характерный для метафизики процесс выдвижения человека в центр сущего. По Хайдеггеру, гуманизм – философское истолкование человека, когда сущее в целом интерпретируется и оценивается от чело-

²⁹Хайдеггер М. О сущности истины // Разговор на проселочной дороге. Избранные статьи позднего периода творчества. М., 1991. С. 10.
³⁰Хайдеггер М. Учение Платона об истине. С. 361.

170

века и по человеку³¹. Такая позиция, как считает Хайдеггер, характерна для новоевропейского «представляющего мышления» и в принципе чужда греческой мысли, где сущее есть то возникающее и самораскрывающееся, что своим присутствием захватывает человека как присутствующего при нем. В греческом понимании сущее становится сущим не оттого, что человек его наблюдает в смысле субъективной аперцепции. Скорее, сущее само «глядит» на человека, раскрывая себя и собирая его для пребывания в себе. Согласно Хайдеггеру, «быть под взглядом сущего», захваченным и поглощенным его открытостью, быть в вихре его противоречий и «носить печать его раскола» – в этом состоит существо человека в великое греческое время³². Поскольку человек в греческой истории, подчеркивает Хайдеггер, есть «принимающий сущее», который должен его спасти, сберечь, мир не мог быть для греков «картиной». Превращение мира в «картину» и человека в субъекта внутри сущего есть, по Хайдеггеру, один и тот же процесс новоевропейской истории. При такой позиции, отмечает Хайдеггер, сущее становится сущим лишь в той мере, в какой мир становится «картиной», т. е. помещается перед субъектом как нечто противостоящее, соотнесенное с представляющим, занимающим положение всеобщей точки отсчета. Подчеркивая, что мир никогда не был для греков «картиной» в вышеуказанном смысле и для них был невозможен «гуманизм», Хайдеггер, вместе с тем, считает, что отдаленные предпосылки «представляющего мышления» уже обнаруживаются в платоновском определении существа сущего как «эйдоса», «вида», облика. Поскольку познание у Платона связано с восприятием, схватыванием, «установкой взгляда», возникает дистанцирование от наблюдаемого сущего, что лежит в основе науки и техники.

Опасность, таящаяся в «пред-ставлении» как способе отношения к миру, получает глубокое осмысление в связи с проблемой техники, имеющей, согласно Хайдеггеру, фундаментальное значение для понимания сущности современного бытия человека. По мнению Хайдеггера, техника – не просто человеческая деятельность или только средство в рамках этой деятельности. Хайдеггер считает инструментальное или антропологическое определение техники в принципе несостоятельным³³. При этом он отмечает, что само слово техника связано с греческим понятием «техне». Хайдеггер обращает внимание на два аспекта смысловой «нагруженности» этого греческого слова. «Техне» в греческом мышлении означает не только название ремесленного мастерства, но также высокого искусства и изящных художеств. Вто-

³¹ Хайдеггер М. Время картины мира // М. Хайдеггер. Время и бытие. М., 1993. С. 51.
³²Там же.
³³Хайдеггер М. Вопрос о технике // Время и бытие. М., 1993. С. 221.

171

рой аспект слова «техне» представляется Хайдеггеру не менее важным – с самых ранних веков вплоть до эпохи Платона, подчеркивает он, слово «техне» соотносилось с греческим «эпистеме», и в этом смысле означает знание в самом широком смысле, умение ориентироваться, разбираться в чем-то. Знание приносит ясность и в качестве проясняющего оно есть раскрытие потаенности. Отсюда следует, что, техника – вид раскрытия потаенности³⁴. Производя что-то, человек выводит про-из-водимое из потаенности. В качестве такого раскрытия, а не просто изготовления, «техне» оказывается про-из-ведением³⁵. Сущность техники, по Хайдеггеру, расположена в области, где имеют место открытие и его непотаенность, где сбывается алетейя, истина³⁶. Причем такое определение сущностной области техники характерно, по его мнению, не только для изначальной греческой мысли, но подходит также и для современной машинной техники. Существо современной техники, согласно Хайдеггеру, тоже есть раскрытие потаенного. Однако различие состоит в том, что раскрытие потаенного, которым захвачена современная техника, развертывается не в смысле произведения, а носит характер предоставления в смысле добывающего производства³⁷. При этом извлечение таящейся в природе энергии, а также переработка извлеченного, его накопление, распределение, преобразование выступают как основные виды выведения из потаенности. Управление и обеспечение делаются главными чертами производящего раскрытия. Согласно Хайдеггеру, в случае производяще-добывающего раскрытия сущие вещи предстают не как самостоятельно данные, а как «состоящие-в-наличии», т. е. в качестве обеспечения возможности данного вида поставляющего производства. При выявлении существа современной техники как производящего выведения из потаенности Хайдеггер считает наиболее подходящими слова «ставить», «предоставлять», «поставлять», «состоять-в-наличии». Причем это поставляющее раскрытие, через которое данная действительность выходит из потаенности, осуществляется лишь в той мере, в какой сам человек, наряду с природой, уже вовлечен в извлекающее производство и принадлежит к «состоящему-в-наличии». Согласно Хайдеггеру, сущность техники – это «постав». «По-ставом» называется собирающее начало той установки, которая «ставит», т. е. заставляет человека выводить действительное из его потаенности способом поставления его как состоящего-в-наличии³⁸. Хайдеггер подчеркивает, что «постав» как способ раскрытия потаенности, который правит суще-

³⁴Хайдеггер М. Вопрос о технике. С. 225.
³⁵Там же.
³⁶Там же.
³⁷Там же. С. 227.
³⁸Там же. С. 229.

172

ством современной техники, сам по себе не является чем-то техническим. Поскольку «постав» связан со словом «ставить», то он означает не только производство, но сохраняет свой смысл как «становления», в том числе художественного пред-ставления и вы-ставления, которые тоже выводят присутствующее в непотаенность. Несмотря на то, что представляющее художественное произведение и добывающе-поставляющее производство весьма различны, однако они имеют сущностное родство, состоящее в том, что оба есть способы раскрытия потаенного, виды алетейи³⁹. Таким образом, «постав» осмысливается Хайдеггером как «посланность» на определенный путь раскрытия потаенности способом поставления и произведения. Согласно Хайдеггеру, господство «постава» в современную эпоху грозит той опасностью, что человек окажется уже не в состоянии вернуться к исходному, изначальному раскрытию потаенности, услышать голос самого бытия и изначального понимания истины. «Постав», подчеркивает Хайдеггер, все больше заслоняет собой раскрытость про-из-ведения, «пойесис» изящных искусств. В связи с этим Хайдеггер напоминает, что словом «техне» в начале европейской истории в Греции называлось такое раскрытие потаенного, которое выводит истину к сиянию явленности, означает про-из-ведение истины в красоту. Именно в этом состоит, по мнению Хайдеггера, смысл высказываний Платона в его диалоге «Пир», в которых «техне» как про-из-ведение продумывается в характерном для греков художественно-поэтическом выведении к явленности и изображенности. Существом поэзии пронизано, следовательно, всякое искусство, любое выведение сущего в непотаенность красоты. Однако если поставить вопрос о том, каким восприятием сущего и каким пониманием истины было подготовлено превращение техники в господствующую силу современности, то здесь, подчеркивает Хайдеггер, учение Платона предстает в ином аспекте. Существо техники связано с опредмечиванием сущего, которое происходит в пред-ставлении, имеющем своей целью поставить перед собой всякое сущее так, чтобы рассчитывающий человек мог обеспечить себя со стороны этого сущего, т. е. удостовериться в нем. Согласно Хайдеггеру, техника и связанная с ней наука возможны только тогда, когда истина превращается в достоверность представления. Поэтому понимание Платоном существа всего сущего как «эйдоса», «вида» и истины как правильности восприятия можно рассматривать, по мнению Хайдеггера, как предпосылки, проложившие путь к всеохватывающему господству «постава» в современную эпоху. Платоновская «идея» как сверхчувственная сущность всех вещей утвердилась в ХХ в. в облике «постава», который сегодня, как прежде «идея», организует

³⁹Там же. С. 230.

173

мир, наделяя все сущее значением соразмерно вовлечению их в единую систему овладения действительностью. Хотя «постав», подчеркивает Хайдеггер, исторически намного младше «идеи» Платона, он впервые развертывает ее существо, никогда прежде не являвшееся с такой определенностью⁴⁰.

Особую опасность современной эпохи «постава» Хайдеггер видит в том, что в ней все обращено исключительно на сущее и его обеспечение. «Забвение бытия» здесь достигает своего предельного выражения. Человек, все больше вовлекаясь в безудержную гонку «постава», ищет опору и первоистину в достоверной самообеспеченности, которая окончательно вытесняет истину самого бытия. В эпоху тотального опредмечивания сущего сам человек, так же, как и все, присущее человеческому обществу, становится просто «наличным составом», включенным во всеобщий гигантский механизм «постава».

Анализируя происхождение метафизического способа мышления и мировосприятия в учении Платона, Хайдеггер стремился показать, как метафизика постепенно подготовляла появление новоевропейской науки и техники, ставящей своей целью покорение всей действительности. Преодоление метафизики Хайдеггер связывает с отказом принимать метафизику за истолкование всего бытия, за что она сама себя выдавала на протяжении всей истории своего существования. Согласно Хайдеггеру, в предшествующей метафизической традиции вопрос о бытии по-настоящему не ставился. Начиная с Платона, подчеркивает Хайдеггер, бытие отождествлялось с каким-либо сущим-«единым», «благом», наличным бытием, субстанциями. В результате само бытие оказалось «забытым». На протяжении всей своей истории западноевропейская метафизика была захвачена бытием сущего. Бытию предпосылалась та или иная предметная определенность, что составляло основную установку европейской метафизики. Вместо того чтобы быть предпосылкой понимания всякого отдельного сущего, бытие само оказывается при такой позиции определенным при помощи одного из определений сущего. Определяя бытие как то, что есть, через то, что есть, метафизик мыслит в замкнутом круге и не может иначе. Метафизика использовала бытие в качестве надежного и безответного «априори» для подведения своих обобщений под мировое сущее. В результате, подчеркивает Хайдеггер, само бытие оказывается непродуманным, непроясненным, точно так же, как различие между бытием и сущим, хотя метафизика декларировала подобное различие в качестве своей исходной позиции. Европейская метафизика довела одностороннее отношение человека к сущему до предельного выраже-

⁴⁰Heidegger M. Zur Seinsfrage // M. Heidegger. Wegmarken. Frankfurt a/M.: Klostermann, 1967. S. 229.

174

ния в планетарной технике и крайнем антропоцентризме, все дальше удаляясь от вопроса о самом бытии.

«Преодоление» метафизики Хайдеггер связывает с устранением господства предметного, «представляющего» мышления, основанного на восприятии и ре-презентации⁴¹. Бытие не есть предмет и его нельзя созерцать. Ему можно только внимать, «вслушиваться» в него. Согласно Хайдеггеру, преодоление метафизического способа мышления требует возвращения к нереализованным возможностям древнегреческой досократовской мысли, в которой все еще «живет» истина бытия. «Вслушивание» в язык, который Хайдеггер называет «домом бытия», неразрывно связано с подлинным мышлением о бытии. Открывающий «истину бытия», язык продолжает жить, согласно Хайдеггеру, не только в произведениях мыслителей досократовской Греции, но и в творчестве поэтов, созданиях искусства. Этим объясняется внимание к проникновению в смысл архаических выражений, выявлению изначального значения слов, искаженного последующими языковыми наслоениями, и попытки создания Хайдеггером дефисного, экзистенциального языка, преодолевающего формальные структуры обычного дискурсивного мышления. В анализе учения Платона как источника метафизики мы сталкиваемся с глубоким проникновением в дух древнегреческого мышления, тщательным исследованием языковых выражений, свидетельствующих о стремлении осмыслить платонизм не просто как заблуждение, но как «судьбу» самого бытия. Хайдеггер показывает метафизический способ мышления как основу всей европейской истории, определяющий важнейшие социокультурные процессы, происходящие в современном обществе, и весь образ жизни человека в XX столетии.

Такой подход к проблеме сущности метафизики и ее истоков, приобретающий глобальный характер, свидетельствует о фундаментальности и уникальности проведенного Хайдеггером исследования, ставшего одним из важнейших этапов в осмыслении значения платонизма в истории мировой философской мысли.

⁴¹ Хайдеггер М. Что значит мыслить? // М. Хайдеггер. Разговор на проселочной дороге. Избранные статьи позднего периода творчества. М., 1991. С. 144.

175