akaδhmeia.
материлы и исследования по истории платонизма.
выпуск 3
раздел vii. литературный раздел
Н. В. Носов
Слова пророка Иезекиля
(пост-библейские размышления).
Эссе
«И оставляешь людей, как рыбу в море»
Кн. пророка Аввакума. Гл. 1, 14.
Убийство совершается так. Убитый становится рыбой с плоским негнущимся телом и маленькой неповоротливой головой. Все его мысли сходятся в одной точке, так что сразу становится заметной бесполезность всякой человеческой мудрости. Слова остаются позади, сливаясь с бессмыслицей. Пространство вокруг убитого приобретает упругость и прозрачную текучесть. Когда убитый замечает это, ему становится страшно. Пока он пытается справиться со своим страхом, волны страха бегут от него концентрическими кругами, возбуждая сомнение и недовольство. Никто уже не смотрит туда, куда он идет. Убитый начинает метаться в созданном для него водоеме и пространство отчуждения расширяется до границы предела его помутившегося взгляда. Пространство становится все более плотным, оно сжимает убитого и тому приходится втягивать в себя руки и ноги. Когда на теле останется только пара плавников и раздвоенный хвост, убитый теряет равновесие и начинает медленно плыть параллельно земле. Его страх переходит в ужас, глаза округляются и стекленеют. Он пытается кричать, но все, что ему удается — это выхаркнуть ненужные теперь легкие, которые, как пена, всплывают к солнцу. Убитый — с открытым ртом, выпученными глазами и растопыренными плавниками — в удивлении застывает. Он понимает, что может теперь не дышать, в сознании проносится чей-то смех. Убитый пытается улыбнуться в ответ, зная, что скоро появится убийца.
«Можешь ли пронзить кожу его копьем, и голову его рыбачьей острогой?» Иов. Гл. 40, 26.
455
«Кости его наполнены грехами юности его»
Иов. Гл. 20.
Проводя губами по позвоночнику, надо следить за тем, чтобы руки двигались в противоположном направлении от нижнего ребра к верхнему. Лучше всего будет, если где-то около седьмого позвонка они окажутся на уровне сосков грудей. Тогда можно точно почувствовать не только биение сердца, но и полностью окружить сердце своим желанием. Осторожно проникнув внутрь сердца, желание вместе с кровью совершает полный кругооборот и выходит обратно в виде легкого выхода. Это согревает губы, которые теперь готовы для поцелуя. Чтобы его избежать, губы должны двигаться вниз — к последнему позвонку, а руки — осторожно спускаться от грудей к бедрам. Тогда желание поцелуя соединится с чувством покорности — и все дальнейшее уже совсем не будет зависеть от слов.
«Проникаю сердце и испытываю внутренности» Иеремия Гл. 17, 10.
«Но что дал свет человеку, которого путь закрыт, и которого бог окружил мраком?»
Иов. Гл. 32, 3.
Я смотрю на слепца, и он чувствует, что я его вижу. Ему неловко. «Леш, это ты?» Слепец волнуется, но я не выдаю себя. Он садится на кровать и напряженно смотрит в пол. Постепенно он становится похожим на огромного младенца, голого и розового. Он беззащитен и доверчив. Слепец встает с кровати и подходит к окну. Не говоря ни слова, я покидаю слепца. Он слышит, как я выхожу из комнаты, но не оборачивается. Теперь мы хорошо знаем друг друга.
«Кто обрекает друзей своих в добычу, у детей того глаза истают» Иов. Гл. 17, 5.
«Ибо как вы пили в святой горе моей, так все народы будут пить, проглотят — и будут — как бы их не было»
Кн. пророка Авдия. Гл. 1, 16.
Часто я поступаю совсем как свинья. Пью себе молча, порцию за порцией, пока вокруг все ищут темы для веселья. После четвертой
456
стопки я, как правило, начинаю подумывать о том, стоит ли добавлять. Обычно — добавляю. Тем более что сделать это не так уж трудно. Конечно, многое зависит от компании. И от того, кто платит, и от того, у кого вообще есть деньги, и от того, за кем будущее, и от кого, кто лучше чувствует ситуацию. После седьмой — я уже тепленький. Может быть, не совсем, но тема должна быть исчерпана до конца — это во-первых, и самое главное. Особенно если кто-то этого хочет. Это — закон. Вообще, мне такие нравятся — должна ведь оставаться между нами искренность — и всегда. Если у тебя есть камень за пазухой, то надо добросить его до цели. Теперь еще пару выпьем — и я все это забуду. Надо знать, что забываешь. Теперь по последней — завтра увидимся — а я пойду куда-нибудь домой. По пути, если не поймаю такси, буду пытаться удержать в одной вертикали идущую вперед ногу и голову. Удаляясь, чувствуешь, как натягивается память. Скоро напряжение станет невыносимым, связующая нить оборвется, и мир снова обретет равновесие. Свое чертовски свинское равновесие.
«Питье шло чинно. Никто не принуждал; поскольку царь дал такое приказание» Кн. Есфирь. Гл. 1, 8.
«Ты ли ловишь добычу львице и насыщаешь молодых львов?»
Иов. Гл. 38, 39.
Если я иду впереди на метр, она должна быть впереди, по крайней мере, на три. Каждое движение моей руки по ее телу повторяет ее желание с задержкой, равной времени, за которое проскальзывает по ее губам незаметная улыбка. Она предчувствует любое наслаждение. Когда с ее губ слетает очередное грубое ругательство, можно точно сказать, что через мгновенье просто обязано произойти то, чего она хочет. И если этого не произойдет, этот мир будет самым дерьмовым из всех миров. Порой я чувствую, как тело мое наливается сталью, а в голове проносится ангел ярости — я знаю, что она вступила в свою очередную битву, где мне уготована роль щита и пули.
«Кто положил меру ей, если знаешь?» Иов. Гл. 38. 5.
«Море поставил на правой стороне, к юго-востоку»
2-я Паралипоменон. Гл. 4, 10.
457
Ландшафт был следующим. Плавные очертания долины стекались к центру, где находился засыпанный колодец. Выше — ровная, лишь слегка вздымающаяся местами поляна — кажется, что любое прикосновение утонет в мягкой, бархатистой поверхности. Чуть дальше — два холма на возвышенности. Можно сказать, что они совсем одинаковы на взгляд, слева — один, справа — другой. Похоже, что ветер качает их своим дыханием, и холмы трепещут в мареве теплого воздуха. Если провести по ним взглядом, немного задержавшись на самых вершинах, то вся земля тянется навстречу взгляду, выгибаясь по параболе. За колодцем — на небольшой низине — лавровый кустарник, в кустах которого спрятан родник. Когда опускаешь руку в ледяную воду, дрожь пробегает по телу, а вся местность приобретает свойства ртутного шарика, собирающегося из мелких брызг. В горсти воды видишь свое лицо. Отстранившись, замечаешь, что это — небо, а в небе — отражение всей долины. С каждым глотком воды ландшафт становится все менее отчетливым, и невыносимый солнечный блеск заставляет мутиться сознание. Падая, видишь, что земля находится как внизу, принимая твое тело, так и вверху, не давая небу обрушиться на тебя.
«Что вы прыгаете, горы, как овцы, и вы, холмы, как агнцы?» Псалом 113.
«На всяком месте очи Господни»
Притчи. Гл. 15, 3.
Слепцы — они крутые. Когда слепец идет по коридору, можно не сомневаться, что впереди его шагов бежит нечто, чему нет имени, но оно столь же реально, как реален этот лист, на котором напечатаны слова. Пожалуй, что это именно так — впереди каждого движения слепца бежит какое-то слово. Если бы мы могли видеть эти слова, то многие вещи стали бы нам более понятны. Например, мы могли бы многое узнать о цвете. Впереди каждого цвета мы увидели бы слово, говорящее нам смысл этого цвета. Но мы не видим этих таинственных слов слепца, так же как слепец не может видеть цветов. И эта тайна останется тайной навсегда. Слепец протягивает для приветствия руку, и в ней, как маленькие муравьи, копошатся слова, в которых есть все, что слепец о тебе думает. Слепец не может удерживать в себе свое отношение к миру, но само отношение окружает его, как нас окружают картины, видимого нашими глазами мира. Когда эти оболочки соприкасаются, нами овладевает какое-то странное чувство спокойной уверенности, а слепец начинает понимать, что такое — видеть.
«И вот ко мне тайно принеслось слово» Иов. Гл. 4, 12.
458
«…было приготовляемо на один день: один бык, шесть отборных овец, и птицы приготовлялись у меня, и в десять дней издерживалось множество всякого вина»
Неемия. Гл. 5, 18.
Дети не знают, что люди раньше были богами, а взрослые знают, что раньше они были детьми. Мне кажется, что здесь заключена большая несправедливость. Бог умер не от страха, боли и отчаянья, а от смеха, колик и, скорее всего, перебрав алкоголя и мясной пищи, замоченной в уксусе. Поэтому он вовсе не умер — у него похмелье. Он терзает себя за вчерашние глупости и помогает своим подругам, которые хуже, чем он, переносят похмелье. Крошки эльфы моют посуду, гномы подметают пол, вся нечисть борется с грязью. Боже, хорошо, вы успели вчера подставить тазик, а то пришлось бы еще счищать застывшую за ночь блевотину. Потом схожу за пивом — «панта реи» — пить все, что течет. Вчера нам было хорошо, мы доказали себе, что это возможно. Что еще можно пить все, что течет. И расплачиваться за это звонкой монетой собственной судьбы. Как боги — расплачиваться за все собственной судьбой — за все текущее, льющееся, сочащееся, истекающее.
«Приходите, я достану вина и мы напьемся сикеры, и завтра то же будет, да еще и большее» Исайя. Гл. 56, 12.
458
«…избавил от столь близкой смерти и избавляет, и на которого надеемся, что еще и избавит»
Втор. кор. Гл. 1, 10.
Пройдя немного вперед, до тех пор, пока не почувствуешь очень слабый, но непреодолимый страх, остановись и, закрыв глаза, постарайся вспомнить того, кто может тебе помочь. Найденный образ соедини с картиной, которую видел прежде, чем закрыл глаза, и поставь себя чуть позади. Тогда тот, кто тебе помогает, увидит причину твоего страха и скажет, обернувшись вполоборота: «Если бы рядом был подходящий бар, то лучше всего было бы пропустить по паре рюмок какого-нибудь дешевого пойла». И если недалеко действительно есть такое заведение, этим советом надо воспользоваться. На некоторое время страх отступит, и ты сможешь понять, куда попал, ринув-
459
шись вперед. И, теперь за каждым твоим шагом будут следить те, чей страх сможешь увидеть ты. Впрочем, если пару рюмок заменить, например, дюжиной, то можно выйти совсем в другом месте. Тогда, открыв глаза, увидишь, что старый привратник открывает дверь, и это — твой новый дом, где единственная плата за проживание — время твоей жизни. Ты можешь смотреть на себя, как это делают все, кто не спешит вперед и не боится того, что ждет его в будущем. Это, право, большое утешение и довольно любопытное зрелище.
«Сей сын наш буен и непокорен, не слушает слов наших, мот и пьяница» Второзаконие. Гл. 21, 20.
«Переселяйтесь, жительницы Шафира, срамно обнаженные»
Кн. пророка Михея. Гл. 1, 11.
Она стоит посреди комнаты и раздевается. Вот что это напоминало. Лунная ночь в середине июля, маленький пруд в самом центре большого города. Пьяная компания шумит на противоположном берегу. Двое мальчишек лет одиннадцати подбегают к берегу. «Ну что, голышом?» — и так же шепотом — «Давай!» — стаскивают трусы и, посверкивая попками, одна — посветлее и покруглее, другая — потемнее и помускулистее — бегут к воде. В лунных бликах их тела удваиваются. Поеживаясь, они спокойно и негромко переговариваются, так что пьяные крики и визги заглушают их разговор. Сняв платье и лифчик, она задумалась, и лунный свет нарисовал на коже сеточку водяных кругов, которые расходились от тех мальчишек. Наконец-то они пересеклись.
«Друг! Как ты вошел сюда не в брачной одежде?» Матфей. Гл. 22, 12.
«Я был спокоен, но Он потряс меня, взял меня за шею и избил меня»
Иов. Гл. 16, 12.
Руки дрожали. В голове творилось черт знает что. Знакомые лица вдруг сливались в жуткие маски, оттуда доносились угрозы и злобные крики. Отчетливое чувство враждебности. Похоже, что внутренний мир с трудом переваривал то, что он только что сделал. Впрочем, это было обычное убийство — давно задуманное и, наконец, исполненное
460
пунктуально точно. Но ничего сверхъестественного в этом не было — этим мир не удивишь. Но вот самого себя он точно удивил. Хаос внутри определялся. Вот — пьяный отец — громко хохочет, так, что хочется заткнуть уши (нет, конечно, не помогает), он явно чувствует себя победителем. Мать воет в стороне, кружится, превращается в длинноклювую птицу и летит на него, — он едва успел закрыть глаза — иначе похожий на рапиру клюв пробил бы глазное яблоко и вышел из центра зрачка. Нерожденные дети, мгновенно превращающиеся в стариков и волков, истлевающие в могилах предки со всей их ушедшей жизнью, обвинители, чьи обвинения бьют в мозгу как молотки, защитники, чья защита вызывает тошноту и головокружение — образы теснились в мозгу, выдавливая один другой. Если кто-то, разыгравшись, вылетал наружу и совершал вояж вокруг неподвижного тела убитого, он даже не шевелил рукой, чтобы отогнать досаждающее видение. Потом он понял, что уже спит. Труп убитого им, улыбаясь и смущенно кивая головой, подошел к нему и нежно прижался к груди. Нерешительно, немного дрожа, бывший когда-то врагом, обвил убийцу руками. Он во что бы то ни стало должен был выразить свою благодарность убийце. Мятущиеся образы все более заслонялись от убийцы этим доверчивым источающим любовь телом. Он закрыл глаза своего сна, зная, что завтра проснется таким же спокойным, как если бы не было никакого убийства.
«Сделайте у себя города-убежища, чтобы мог убегать туда убийца» Исус Навин. Гл. 20, 2–3.
«И будет в тот день, говорит Господь, вопль у ворот рыбных»
Кн. пророка Софонии. Гл. 1, 10.
Может быть, вы никогда не удивлялись, глядя на рыб. Поэтому я и пишу. Но ведь хорошо известно, что каждое наше состояние имеет в этом мире своего двойника. И вот что получается. После зачатия плод проходит все стадии развития живых существ на земле. И в воде тоже. А теперь представьте себе: в тот момент, когда мы в материнской утробе проходим стадию рыбы, какая-то рыба, плавающая где-нибудь в Индийском или Атлантическом Океане, становится нашим двойником. Только мы, конечно, сформировались и родились людьми, а она так и осталась рыбой. Но ей уже никуда не деться от того, что человек этот был ее двойником. Иногда я чувствую эту рыбу. Вот она плывет в своей родной стихии, со всех сторон меня окружает плотная, но расступающаяся от каждого движения субстанция. Это поначалу
461
непривычно. Потом я чувствую вот что. Мои движения полностью совпадают с такими же движениями моего двойника — так давно уже мы с ним вместе. Я вижу его мысли. На его желания я реагирую телом — бросок вперед — расслабление — поворот — спокойный отдых. Но вот я вижу опасность — человек-двойник пугается своих мыслей, он вспоминает о смерти, хотя это мне грозит смерть от акулы или человека с гарпуном. Я прячусь в камнях и прихожу в себя от страха, в то время как мой двойник накачивает себя водкой с томатным соком. Хуже всего, когда двойник умирает. И для рыбы — тяжелее, чем для человека. Теряет смысл все. Зачем плыть, если ничего не произойдет. Если там, наверху, никто не откликнется на игривый взмах хвостом или неторопливое покачивание плавниками? Смерть рыб гораздо более загадочна, чем смерть человека. Я плыву в Океане — это все, что я могу — плыть в Океане и чувствовать предназначение, рыба не может убить сама себя. Она зовет к себе убийцу.
«Было у них и немного рыбок» Марк. Гл. 8, 7.
«Море увидело, и побежало»
Псалом 113, 3.
Смотрит в зеркало Лисис. Красотою своей покорила
Весь Город она восемь лет назад.
Грудь упругая и тела изгибы тревожить взгляд еще могут —
Отраженье нагого тела ей говорит.
И нежнее бархата кожа любовный обещает трепет
Всякому, кто в постель с ней ляжет.
Довольна может быть гетердарованной богами судьбою —
Не каждой столько выпадает любви!
Но печалится все же Лесис, в зеркало на себя глядя,
Выступают слезы на ее глазах —
Сегодня на улице юноша, шедший мимо, обернулся
На взгляд призывный, не убавив шагов.
Веселей нет Мириды развлеченья,
Чем осадить самодовольного мужлана —
чтобы вышел он, в паху рукою сжимая
И проклиная женское коварство.
И сегодня у гетеры бойкой жертва —
Бывший щеголь и у женщин приживала.
Вот подсел он и пытается рукою
Гладить ей колено и повыше.
462
Уж получит от насмешницы он скоро!
Скажет: «Кожу оцарапал мне руками!»
А пошутит он — «Какой наглец! — воскликнет —
С козами иди шути в хлеву, невежа.»
463
© Н. В. Носов, 2000
© Издательство
С.-Петербургского университета, 2000
© СМУ, 2000