НАЗАД К СОДЕРЖАНИЮ
УНИВЕРСУМ ПЛАТОНОВСКОЙ МЫСЛИ I
Вестник СПбГУ. Сер. 6, 1994, вып. 3 (№ 20)
Ю. М. Романенко
ВЕЛИКИЙ БОГ ПАН И ВСЕЕДИНСТВО
Эстетизм античного мировосприятия, помимо прочих характерных черт, подразумевал видение и угадывание за фасадом каждой философской категории мифологического персонажа и сюжета. Несмотря на то, что философия в определенный момент истории отпочковалась от мифологии и эмансипировалась, - окончательно фиксация чего произошла в системе Аристотеля, - неоплатонизм вновь свел философию и мифологию в симбиоз. Появление в философском дискурсе новых категорий, осуществляемое с рассудочной точки зрения, посредством абстрагирования, обобщения и т. п. формально-логических операций, на ином уровне означало рождение нового мифа. Действительное наполнение категориального алфавита было философским откликом на преобразования в стихии мифа.
Одной из ключевых онтологических категорий античности, выражающих стихию этой эпохи, является категория "всеединство". Постановка проблемы "единого и многого" (En kai polla), "единого и всего" (En kai Pan) началась еще с досократи-ков, получила свое классическое освещение в платоновском "Пармениде" и в последующей истории, покуда философия оставалась живой, постоянно воспроизводилась в новых контекстах. Опыт свидетельствует, что непротиворечивой рациональной дефиниции "всеединства" нет и, вероятно, быть не может. Философия смогла выразить одну из самых фундаментальных своих категорий только в антиномической форме. Действительно, определяя "всеединство" как принцип совершенного единства множества, в котором все элементы находятся в состоянии полной взаимослиянности и одновременно взаимораздельности, мышление впадает в вибрирующее беспокойство. Вербальное закрепление мистического опыта в магических формулах и заклинаниях типа: "Все едино, единое же есть бог" (Ксенофан); "И из всего одно, и из одного - все" (Гераклит); "Во всем есть часть всего" (Анаксагор); "Всякое содержит в себе все rf созерцает себя во всем другом, так что все - всюду, и все во всем, и всякое с'ущеё есть все" (Плотин), переносит это беспокойство в область спекулятивных медитаций. Потребность в эмоционально-образной разрядке, необходимой для подобного интеллектуального напряжения, заставляет мыслителя вернуться к мифологическим истокам происхождения категории "всеединство". Таким образом, мышление разрывает порочный круг обращения на самое себя и возвращается к бытию.
Но если мы признаем, что каждая категория окружена ореолом символов, что любое понятие на другом полюсе оборачивается в миф, то необходимо отыскать мифологический эквивалент, аналог и коррелят категорий "всеединство". Интуиция и этимология подсказывают нам имя бога Пана в качестве "ответственного" за приведение сущего в актуальное состояние и событие всеединства. Несмотря на то, что филология не отождествляет буквально этимологическое значение имени "Пан" с понятием "Все", производя смысл данного имени от индоевропейского корня "pus-", "pa-иь-" ("делать плодородным"), однако предание об этом мифологическом персонаже и тех действиях, которые он производит, однозначно вынуждают признать именно такое толкование: Пан есть тот, кто "всеединит".
Обратимся непосредственно к мифу. Пан является сыном Гермеса и нимфы Дриопы. Когда Пан родился, Дриопа, увидев его внешний облик, в ужасе убежала от сына, оставив его на произвол судьбы. Нужно признаться, что вид Пана действительно мог вызвать подобное чувство: миксантропические черты, козлоногость, рожки, густая шерсть, чрезмерно развитые для ребенка гениталии - все эти уродливые признаки как будто нарочно соединились в одном существе для вызывания отрицательных эмоций и отвращения.
Однако Гермес не отказался от сына, бережно завернул его в полу плаща и отнес на показ Зевсу. Когда Пан появился пред очами громовержца, Зевс вдруг расхохотался. Пантеон ("Все боги") дружно, симфонически поддержал Вседержителя, он смеялся над Паном в доброжелательной тональности. Отсюда пошла весть о самодовлеющем олимпийском, наивно-бесстрастном хохоте богов. Именно Пан, "понравившийся всем (рассмешивший всех)", через смех привел языческих богов в состояние актуального всеединства.
В дальнейшем Пан входил в свиту Диониса и являлся одной из ипостасей последнего. Причастность к дионисийскому началу делает Пана пристрастным к вину, веселью и влюбленности. Он преследует нимф и водит с ними хороводы (еще один музыкально-пластический символ всеединства). Когда наступает полуденный зной, уставший от бурных проявлений радости Пан мирно засыпает в лесной тени. И нельзя тревожить безмятежный сон Пана! Разъяренный бог наводит на всех (людей, животных) беспричинный дикий страх, получивший название панического. Паника - это коллективный страх, в отличие от индивидуалистического ужаса (Angst) у экзистенциалистов XIX -XX вв. (Шеллинга или Кьеркегора, Хайдеггера или Сартра). В эпоху античности не поддался панике только скептик Пиррон, советовавший попутчикам на тонущем корабле не впадать в паническую суету, а брать пример со свиней, спокойно копошащихся на палубе у корыта.
Таким образом, Пан дважды выполняет функцию всеединения. Бессмертных он тотально объединяет в смехе, смертных стягивает в общность страхом. Осуществляя это одним и тем же видом и одним и тем же деянием, доводя всех до одинаковых ритмических соматических сокращений и катартических выделений.
Пан вообще неклассичен для пантеона, он не входит в состав высших богов. Пан первый и единственный из языческих божеств, кто умер. Надрывный вопль о смерти Великого бога Пана явился символическим сигналом о гибели античного мира. Двусмысленность происхождения, облика, функций Пана свидетельствует о его посреднической роли между богами и людьми. Пан - это непрерывная энергетическая волна, связывающая смертных с бессмертными, одна частота которой стимулирует смех, другая частота - провоцирует страх. Но это - одна и та же волна. Поэтому можно сделать вывод, что в какой-то точке нулевого колебания этой волны страх и смех сливаются в неразличимом единстве. Это адекватно понимали и рационалист Аристотель в своем классическом определении смешного в "Поэтике", и интуитивист Бергсон в работе "Смех".
Возвращаясь опять к философии, замыкая тем самым герменевтический круг, можно сказать, что через неформализуемый зазор в антиномической дифениции категории "всеединство" на древнего грека смотрел Пан. Поэтому если претендент на инициацию хотел войти в философию через узкие врата категории "всеединство" (хотя были и другие пути), он должен был в мистериальной яви однажды предстать перед живым Паном. Впрочем, Великий Пан уже умер. А сакраментальная фраза Ницше о смерти бога является лишь слабым и искаженным эхом этой вести.
©СМУ, 1993 г.
НАЗАД К СОДЕРЖАНИЮ
