НАЗАД К СОДЕРЖАНИЮ
УНИВЕРСУМ ПЛАТОНОВСКОЙ МЫСЛИ V
E. Ю. Горлова
МАТЕРИЯ И ЕЕ РОЛЬ В БЫТИИ У ПЛОТИНА
Перед исследованием философии Плотина, А. Ф. Лосев счел необходимым коснуться самого метода ее изложения, так как «Эннеады» производят впечатление «полного неумения излагать свои мысли и весьма малой расчлененности самого процесса мышления» [1]. Текст Плотина — смесь четко продуманной системы и ее крайне хаотического изложения, доходящего до «растекания» основных понятий. Однако такого рода «литературный» стиль неслучаен, он требуется самим стилем мышления, который, в свою очередь, определяется исходным пунктом философии Плотина. Можно сказать, что само бытие требует такого рода мышления, которое является диалектикой, т.е. описанием предстоящих умственному взору вещей. Мышление подобно видению, поэтому метод изложения сродни описанию или пересказу этих видений.
Плотин пишет, что свое содержание диалектика выговаривает «при помощи [эйдетического] узрения, а не мнения, отказавшись от блуждания в сфере чувственного, она укрепляется в сфере умного мира» (I 3,4) [2]. Пройдя всю сферу умного мира, диалектика, молчаливо «пребывает в едином, зрит [его], поручая так называемое [формально-] логическое знание посылок и силлогизмов другой науке». Диалектика — не орудие философа и не совокупность бессодержательных правил, она есть знание о вещах в их реальной полноте. Таким образом, диалектическим мышлением является видение мудреца, прошедшего путь восхождения от души к уму, «ибо видящее имманентно видимому» (I 6,9). Зрелище, которое открывается душе мудреца — это «не нарисованные картинки и не дискурсивные основоположения», а «прекрасные изваяния или эйдосы, являющиеся сущим и сущностями» (V 8,5).
Диалектика как умо-зрение указывает на свой предмет — на сферу истинного сущего, т.е. на сферу ума, наполненную прекрасными ликами-эйдосами. Исследуя умный мир, Плотин приходит к необходимости там умной материи как субстрата, приемлющего форму (II 4). Умный мир сложен и многообразен, и если отнять у него многообразие форм, то останется нечто первоначальное и неопределенное. Плотин называет это «глубинным основанием» самого ума, низшим, темными слоями, находящимися под светом смысла. Подобно этому и «светозарное око, увидевшее свет и краски, которые [тоже] суть свет, оценивает находящееся за красками, как темное и материальное, скрытое красками». Умная материя вечна, как вечны инаковость и первое движение. Движение, инаковость и материя неопределенны и сами по себе темны, поэтому нуждаются в ином, т.е. в первом принципе и исходящем от него свете. В умном мире нет становления, поэтому эйдосы — это вечно целые тела. Материю и форму таких тел можно разделить «только в мысли». Бесформенное в уме и то, что можно ему уподобить, например, душа, покорны лучшему, т.е. эйдосу и смыслу, и сами являются сущностью. Этого достоинства лишена чувственная материя. Она тоже проста и неделима, но, в отличие от умной, пуста, так как относится ко всем вещам вообще, постоянно сменяя свое обличие. Такая материя, оставаясь всегда самотождественной, является «иным» по отношению ко всякому смыслу. «Лишенность» и «безграничность» — не свойства материи, а она сама. Таким образом, в чувственном мире материя полностью проявляет свой «нрав» и всегда противостоит подлинно сущему, точнее, смыслу, но в этом противостоянии им удерживается и «спасается» в сфере бытия.
В учении Плотина о материи можно выделить два момента. Первый соответствует платоновской трактовке материи в качестве «восприемницы» форм. Это — «растяжение» и «протяжение», на фоне которых происходит становление. Оно непознаваемо само по себе и ухватывается только «ненастоящим рассуждением», заставляющим нас как бы «грезить». Второй момент — аристотелевское понимание материи как «потенции» бытия, где подчеркивается взаимозависимость материи и смысла. «Плотин взял диалектический принцип чистой инаковости и применил его в виду учения о потенции к эмпирической действительности» [3]. Он называет вещь «энергийно-данным» (II 5). Это «энергийно-данное» есть объединение материи («потенциально-данного») с эйдосом и нечто среднее между ним, причем вещь — не просто объединение, а результат сокращения эйдоса в меоне. Энергию, т.е. эйдос, по которой «потенциально-данное» есть вещь, необходимо называть не просто энергией, а индивидуализированной, т.е. определенным образом меонально оформленной, энергией.
В умном мире есть своя материя, свой эйдос, и то, что состоит из обоих. Однако все там существует одновременно, идеально, «причем сущее содержит в себе [поскольку оно именно сущее] не время, но вечность». Таким образом, разница между умной и чувственной материей — это разница между вечностью и временем. В вечности нет становления, там все дано сразу, поэтому все прозрачно друг для друга. Время же делает вещи непрозрачными, плотными, т.е. еще больше их разъединяет и индивидуализирует. Материя — не сущее, но пронизывает собой все бытие, и несмотря на свою «пассивность» позволяет сущему быть. Быть — значит отделяться и отличаться от другого, т.е. быть телом. Желание самостоятельного существования для Плотина — это дерзость и, в некотором роде, грех, поэтому, можно сказать, что понятие материи, во-первых, фиксирует факт своеволия, а во-вторых, определяет его степень и конструирует их иерархию[4].
Горлова Елена Юрьевна — аспирантка кафедры истории философии философского ф-та СПбГУ
ПРИМЕЧАНИЯ
[1] Лосев А. Ф. Поздний эллинизм. М., 1980. С.202. назад
[2] Здесь и далее ссылки даются по изданию: Лосев А. Ф. Античный космос и современная наука// Бытие. Имя. Космос. М., 1993.назад
[3] Там же. С.473.назад
[4] Лосев А. Ф. Поздний эллинизм. С.708. назад
© СМУ, 2007 г.
НАЗАД К СОДЕРЖАНИЮ
