Платоновское философское общество
Plato
О нас
Академии
Конференции
Летние школы
Научные проекты
Диссертации
Тексты платоников
Исследования по платонизму
Справочные издания
Партнеры

МОО «Платоновское философское общество»

НАЗАД К СОДЕРЖАНИЮ

УНИВЕРСУМ ПЛАТОНОВСКОЙ МЫСЛИ V

И. И. Евлампиев

ПЛАТОН И РАЗВИТИЕ
ЕВРОПЕЙСКОГО РАЦИОНАЛИЗМА

Рационализм, в самом широком его понимании, несомненно, является одной из самых глубоких традиций европейской философии, скрытые истоки которой лежат еще в мифологическом мышлении древних греков (например, в идее рока, господствующего как над людьми, так и над богами). В философии Платона мы находим первое последовательное и глубокое обоснование рационализма, точно также как и ясную формулировку главных его принципов. Среди определяющих положений платоновской гносеологии можно выделить два основных: во-первых, превосходство высших способностей человеческой души (рассудка и разума) над низшей (чувственностью) и, во-вторых, утверждение абсолютного приоритета математики и математической методологии в сфере научного познания мира; последнее было связано у Платона как раз с рациональной «чистотой» математики, отсутствием в ней чувственной компоненты, неизбежно присутствующей во всех других сферах научного знания.

Однако для античного мышления платоновская методология оказалась слишком радикальной; в конечном счете, адекватным воплощением античного образа мира и человека стала более «умеренная» система Аристотеля, в которой цели и методы процесса познания были в значительно большей степени, чем у Платона, согласованы с представлениями здравого смысла и обыденного опыта. Особенно ясно различие (и даже противоположность) методологических принципов Платона и Аристотеля проявилось в их представлениях об основном элементе процесса познания — понятии. Именно Платон первым осознал необходимость дать определение самому определению, понять смысл самого понятия, прежде чем строить систему строгого научного знания. В своем философском шедевре — диалоге «Парменид» — Платон развивает диалектическую концепцию, согласно которой смысл каждого понятия определяется только в системе соотносимых с ним понятий. Это также объясняет, почему в системе наук Платон первое место отводит математике. Ведь именно математические объекты, математические понятия в значительной степени определяются своей ролью в соответствующей математической системе (этот принцип был последовательно реализован уже в «Началах» Евклида).

Концепция Аристотеля имеет прямо противоположный смысл. Для него главные элементы познания — те, которые отображают реальные целостные субстанции: это, в первую очередь, целостные чувственные восприятия и затем конкретные понятия, описывающие отдельные объекты во всем их качественном богатстве. Все «абстрактные» понятия, в том числе понятия отношений и математические понятия, оказываются вторичными, являясь результатом анализа и обобщения исходного уровня познания, основанного на чувственных восприятиях и конкретных понятиях.

Хотя методология Аристотеля в буквальном смысле слова не является противоположной рационализму, ее многовековое господство несомненно способствовало развитию здорового эмпиризма с его интересом к отдельному и конкретному. Недаром становление классической формы рационализма у Декарта стало итогом длительного процесса освобождения научного познания от господства аристотелевской методологии. Прежде всего, Декарт вновь утверждает полный приоритет рассудка в процессе познания. Но вот второй принцип платоновского рационализма он не смог провести во всей его строгости. Система абстрактных математических понятий является для Декарта не заменой, а дополнением системы родо-видовых понятий аристотелевской логики. Кроме того, слишком радикальное противопоставление Декартом чувственности и рассудка не соответствовало реалиям науки XVII—XVIII вв., поэтому важнейший проблемой для новоевропейского рационализма стало более точное определение смысла и значения чувственного уровня познания.

По-настоящему радикальное решение этой проблемы было дано Кантом и особенно Фихте. Чувственность, рассудок и разум предстали у Фихте как различные ступени развития единой познавательной способности, как различные формы творческой «энергии» субъекта. Чувственность — это первичная, наиболее фундаментальная форма деятельности, конструирующая основополагающий «слой» познаваемой субъектом реальности; рассудок — вторичная форма деятельности, главной целью которой становится рефлективный анализ порожденной на первом этапе чувственной реальности. Эта же идея творческой активности мышления, разума стала основой гегелевской версии рационализма. У Гегеля познание предстает как процесс вторичного анализа того, что до начала познания (в метафизическом смысле) было сконструировано мышлением. Мы только потому способны с помощью последовательных рациональных процедур «открыть» структуру реальности в познании, что сама реальность во всем ее внутреннем богатстве уже была предварительно создана, «сотворена» деятельностью абсолютного духа. Именно поэтому в системе понятий рационализма появляется понятие интеллектуальной интуиции.

Хотя Гегель резко критикует это понятие, его критика только углубляет концепцию интеллектуальной интуиции Фихте и Шеллинга. Гегель акцентирует внимание на том, что непосредственность схватывания истины (объекта) в интеллектуальной интуиции не является абсолютной. Процесс познания складывается из двух составляющих интуитивного схватывания (конструирования) реальности и последующего выявления всех систем опосредования, всех конструктивных элементов, задающих содержание познаваемого. Вот как формулирует это Гегель: «В непосредственном созерцании я, правда, имею перед собой весь предмет в его целом, но лишь во всесторонне развитом познании, возвращающемся к форме простого созерцания, предмет стоит перед моим духом как некоторая в себе расчлененная, систематическая тотальность» [1].

Однако при конкретной разработке этого принципа Гегель совершает роковую ошибку: он производит опосредование интуитивно схваченного объекта через систему понятий, которые, в сущности, ничуть не проще в своей структуре опосредования, чем то исходное определение, которое они должны «расчленить» на элементарные интуитивные составляющие. В результате, «подлинно научная» система понятий, которую выстраивает Гегель, на деле оказывается системой, в которой господствует субъективная, произвольная интуиция ее создателя, часто ничего общего не имеющая с объективной логикой развития научного познания.

По-настоящему объективное «расчленение» интуитивного и сложного в себе знания должно осуществляться с помощью абсолютно универсального метода, который использует действительно элементарные и общезначимые интуиции, исключающие возможность субъективного произвола в их интерпретации и применении. Поиски этого метода стали задачей нового этапа развития рационализма, начавшегося в конце XIX в. В решении этой задачи рационализм естественным образом от Гегеля обратился к Канту.

Поскольку Кант сознательно отказался от строгости рационалистической теории познания, допуская в свою философию очевидные элементы сенсуализма, такое движение кажется нелогичным. Однако в непоследовательности кантовского рационализма кроется одно существенное преимущество перед гегелевскими псевдорационалистическими конструкциями. Кант признает самостоятельность и первичность чувственности в познании, ее несводимость к высшим способностям. Однако делает он это, как известно, не для того чтобы объявить чувственность чисто пассивной способностью, только лишь «проводящей» воздействие реальности на сознание. Для него главным оказывается принципиально иной, чем у рассудка, характер тех форм, через которые чувственность осваивает «материю» познания. Априорные формы чувственности радикально отличаются от априорных форм рассудка. Если последние — это понятия, понимаемые в духе традиции, идущей от Аристотеля, то первые — это интуиции пространства и времени, которые, в свою очередь, абсолютно адекватно фиксируются в абстрактно-математических структурах соответственно трехмерного евклидова пространства и числового ряда. Тем самым Кант вводит в качестве основополагающих для познания такие структуры (рациональные по своему существу), которые с гораздо большим правом могут рассматриваться как элементарные и которые в большей степени пригодны для выстраивания цепей опосредования, необходимых для того, чтобы превратить каждое конструктивно-сложное интуитивное знание в явно выраженную систему элементарных интуитивных представлений.

Исправление «непоследовательности» кантовского рационализма должно было состоять не в возвращении к опосредованию каждого знания с помощью системы традиционно определяемых понятий, наоборот, в признании универсального значения выявленных Кантом абстрактно-математических структур как инструментов опосредования любого знания и любого понятия. Главное здесь — это отказ от той традиции, которую задал Аристотель, и которая полагает систему родовых понятий универсальной основой познания. Специфика математических понятий заключается в том, что здесь акцент переносится с реальных объектов на абстрактные отношения между ними (при этом природа самих объектов становится несущественной). Это та самая традиция, родоначальником которой, как уже упоминалось, был Платон.

Указанный радикальный шаг в теории понятия был сделан представителями марбургской школы неокантианства Г. Когеном, П. Наторпом и Э. Кассирером, а также Э. Гуссерлем. В качестве основы определения понятия они предложили рассматривать не совокупность индивидуальных объектов или фактов, а системы отношений между индивидуальными объектами. В основе процесса образования понятий лежит не представление о субстанции, обладающей изолированными качествами, а понятие функции, связывающей индивидуальные объекты. Понятия математики в этом смысле являются подлинно элементарными, так как каждое из них содержит свой особый творческий акт сознания, и вся совокупность этих актов не может быть представлена в виде иерархической последовательности подчинения и включения. Каждый из этих творческих актов обладает своей спецификой и может (и должен) быть скоординирован с другими, но не выделен из них.

Таким образом, в своем естественном развитии рационализм в начале XX в. через Канта возвратился к своим истокам — к платоновскому представлению о том, что в основе всей реальности и всего нашего познания лежат абстрактные математические структуры, структуры отношений (идеальные числа Платона).


Евлампиев Игорь Иванович — канд. филос. наук, доц. кафедры философии СПбТИ

ПРИМЕЧАНИЯ
[1] Гегель. Энциклопедия философских наук. Т. З. Философия духа. М., 1977. С.278-279. назад

© СМУ, 2007 г.

НАЗАД К СОДЕРЖАНИЮ