НАЗАД К СОДЕРЖАНИЮ
УНИВЕРСУМ ПЛАТОНОВСКОЙ МЫСЛИ V
A. Д. Пантелеев
ВАЛЕНТИНИАНСКИЙ ГНОСИС
Валентинианство — одно из самых интересных направлений гностической мысли. Уже ересиологи отводили Валентину особое место среди ересиархов; так, Ириней Лионский говорит, что его учение есть «сокращенное изложение всех еретиков» (Adv. haer. IV, praef, 2) и более того, «кто поражает их, поражает всякую ересь» (Ibid.). К сожалению, до нас дошло очень небольшое число подлинных сочинений и фрагментов самого Валентина и его последователей, поэтому при реконструкции его учения нам приходится использовать ересиологические сочинения. Особое место среди них занимает работа Иринея Лионского «Обличение и опровержение лжеименного учения».
Валентин имел большое число учеников в разных регионах: малой Азии, Сирии, в Египте, Риме, на Кипре, даже в Галлии, причем их системы, в целом подобные друг другу, не всегда совпадали в частностях. Уже древние исследователи заинтересовались причиной существования большого числа мнений и разногласий среди них. Тот же Ириней объясняет то, что «многие, даже все, желают сами быть учителями и уклониться от той ереси, которой держались. Образуя учение из другой системы мнений и потом опять составляя одно из другого, они стараются учить новому, выдавая самих себя за изобретателей составленного ими учения» (Adv. haer. I, 28, 1) и то, что «они (валентиниане), двое или трое, об одном и том же говорят не одно и то же, но противоречат между собой и в сущности дела, и в именах» (Adv. haer. I, 11, 1), 1) тем, что «у них не почитается совершенным тот, кто не производит таких великих лжей» (Adv. haer. I, 18, 1) и далее говорит о демоне, приставленном к каждому ересеучителю. Современные исследователи видят причину этого то в полном раскрытии незавершенной системы Валентина, производимой каждым из гностических учителей самостоятельно (В. В. Болотов), то в том, что никто из учеников не смог понять мысль своего учителя (М. Э. Поснов), И. С. Свенцицкая считает, что порядок рождения эонов или их названия не имели никакого значения. Мы попытаемся ответить на этот вопрос исходя из несколько других соображений.
В первых семи главах сочинения Иринея мы встречаем подробное и связное изложение еретического учения, которое автор называет валентинианским, а точнее — птолемеевским. Нам представляется, системы, излагаемые Иринеем, Не только не являются изложением системы Валентина, но даже и не его учеников. Доказательством этого служат два аргумента, один из которых относится к специфике мышления как христиан (и ортодоксальных, и еретических), а второй связан с анализом текста.
Со времени возникновения в Александрии филологической школы, перенявшей традиции афинских перипатетиков, в умах интеллектуалов господствует мысль о том, что систематизация есть благо. Исследователи политических учений, мифов, истории философии пытаются обнаружить логическую связь в реальной разноголосице фактов. Ересиологи, завися от этой традиции, пытаются представить разнородные еретические учения как единую систему, но для осознания того, насколько далека эта стройная схема от реального положения дел, достаточно обратиться к текстам из Наг-Хаммади, ни в одном из которых нет четко изложенного учения. Кроме того, если мы сравним господствующий в перипатетической школе и дошедший до нас у Диогена Лаэрция принцип изложения истории философии с принципом так называемого апостольского преемства (Христос — апостолы — пресвитеры), то мы обнаружим фундаментальную общность рассуждений представителей этих трех групп: все они опираются на идею преемства (то же и у гностиков: Валентин называл себя учеником Тевда, спутника ап. Павла, Василид ссылается на Главка, толкователя ап. Петра). В чем же состоит идея преемства? Следует выделить два аспекта:
1) всякое еретическое учение, как и философское, представляется историкам ересей или философии как развивающееся от учителя к ученику, где ученик, перенимая главное, может заимствовать, дополнять или искажать его мысль;
2) всякое ныне существующее учение обязательно должно находить свое место в чреде преемства. С учетом этого становится понятно, почему Ириней упорядочивает все сколько-нибудь сходные еретические учения в единую систему и говорит о развитии валентинианского учения, исходя из имеющихся у него текстов вне зависимости от реальной связи между ними.
Второй аргумент сводится к следующему: в зависимости от строгости взгляда мы можем выделить 2, 4 или 9 источников для сочинения Иринея. Два источника выделяются на основании того, что имеющиеся противоречия между разными фрагментами текста не позволяют их объединить. Четыре источника называет сам Ириней: это
1) сочинения неких учеников Валентина;
2) учение Птолемея;
3) личные беседы с еретиками;
4) так называемые «некоторые из валентиниан».
Девять источников выделяются при более строгом анализе текста и основываются на использовании различных имен для обозначения одной и той же сущности в различных фрагментах и др. Сочетание этих аргументов, нам кажется, позволяет утверждать, что перед Иринеем была намного более хаотичная реальность, чем он пытается представить. Что же общего есть в этих «валентинианских» учениях? Система эонов, София-Ахамот, творящий мир Демиург, сошествие сложноустроенного Спасителя. Очевидно, что эта общность объединяет не только валентиниан, но и автора «Апокрифа Иоанна» и др.
С другой стороны, это предположение объясняет противоречия между тем, о чем Ириней говорит в первых семи главах как об учении Птолемея, и 12-й главой, где излагается «учение последователей Птолемея и Колорбаза». В самом деле, некоторые тексты обнаруживают большее сходство с другими учениями, чем с мыслью Валентина. Например, сообщение о существовании душ добрых и злых по природе с трудом укладывается в валентинианскую схему, находя параллели у Василида. Доказательством существования у Иринея неких штампов сознания, характерных для большинства культурных обитателей Средиземноморья служит и изображение им абстрактных варварских племен, изгоняющих пришедших к ним ересеучителей (как известно, в античности существовала традиция идеализации варварских народов).
Окончательный вывод состоит, конечно, не в отрицании валентинианского учения как некоего целого. Мы хотели лишь указать на наличие принципиальных трудностей при попытке доказать существование такого учения.
Пантелеев Алексей Дмитриевич — студент исторического ф-та СПбГУ
© СМУ, 2007 г.
НАЗАД К СОДЕРЖАНИЮ
