НАЗАД К СОДЕРЖАНИЮ
УНИВЕРСУМ ПЛАТОНОВСКОЙ МЫСЛИ V
Б. Р. Гатиятуллин
ИДЕОЛОГИЯ ПЛАТОНА:
ПОПЫТКА РАЦИОНАЛЬНОЙ РЕКОНСТРУКЦИИ УЧЕНИЯ ОБ ИДЕЯХ
Сознание - есть сущее, многообразно проявляющееся в своих способностях. Среди них традиционно различают две способности познания - чувствование и мышление. Поскольку каждой особенной способности сознания соответствует свой особенный предмет, постольку различают предмет мысли и предмет чувства. (Под "чувством" мы везде имеем в виду внешнее чувство, ощущение, а не внутреннее чувство, аффект, страсть.) Это, в частности, означает, что всякая вещь мира как предмет сознания различается внутри себя на сторону мысли и сторону чувства. В свою очередь, наличие возможности различения в вещи мысли и чувства подразумевает также наличие возможности таких позиций сознания, при которых чувство и мысль даны не во взаимной связи в вещи, а самостоятельно, отдельно друг от друга. Действительно, мы наблюдаем, что способности мышления и чувствования самостоятельны, независимы друг от друга: возможно как чистое мышление, вне непосредственного обращения к восприятию, так и простое чувствование без мышления. Тем не менее фактически различить в предмете сознания мысль и чувство дело не простое.
Исторически первую попытку разобраться в этом вопросе мы находим у Платона. В этом отношении наибольший интерес представляет начало диалога "Парменид", где обсуждается возможность обособленного существования идей, и то, как следует в этом случае понимать приобщение вещей к идеям, от которых они получают свои названия. Реконструкция размышления Платона дает следующее рассуждение. Самостоятельность или обособленное существование идеи каждой вещи от самой вещи можно понимать двумя способами: либо в вещном смысле - идеи рядоположны вещам, либо в том смысле, что идеи есть нечто принципиально невещное - мысль. В первом случае возникает смысловая ошибка регресса в бесконечность. Действительно, окидывая взглядом идею и другие причастные ей вещи, рядоположные, а значит сравнимые с ней, получаем еще одну, новую идею и так до бесконечности. (Бесконечный регресс здесь гарантируется тем, что всякий раз получаем идею как нечто вещное). Определенные трудности возникают в этом случае и с приобщением вещей к идеям. Непонятно, в самом деле, приобщаются ли они к части или к целой идее (идея - нечто вещное по предположению и, следовательно, такие рассуждения вполне уместны), а других способов приобщения нет (поскольку часть и целое составляют полное понятийное деление). Способ же уподобления идее-образцу как конкретное решение этого вопроса опять чреват регрессом в бесконечность.
Во втором случае, когда идея мыслится как находящаяся в нашей душе мысль, указанная неприятность регресса в бесконечность не возникает, поскольку вещь и идея как мысль - нерядоположны, а всякое общее вещи и идеи-мысли есть та же идея-мысль. Несмотря на это сам Платон находит два возражения против такого представления об идеях: 1) если идея есть мысль, а все другие вещи причастны идеям, то "либо каждая вещь состоит из мыслей и мыслит все, либо, хоть она и есть мысль, она лишена мышления... А это лишено смысла"[1]; 2) идея не может быть в нас, т.е. в нашей душе, поскольку иначе она была бы несамостоятельной[2]. Разберем подробно основательность каждого довода в отдельности.
Что означает самостоятельность идей во втором возражении? Платон разъясняет, что существует божественное бытие идей самих по себе, при котором то, что мы называем "идеями", есть только их подобия. (Поскольку если бы идеи находились в нас они не могли бы существовать самостоятельно.) Точно также, как идеи сами по себе, "суть то, что они суть лишь в отношении одна к другой, лишь в этом отношении они обладают сущностью, а не в отношении к находящимся в нас [их] подобиям... В свою очередь эти находящиеся в нас [подобия], одноименные [с идеями], тоже существуют лишь в отношении к друг другу, а не в отношении к идеям..." [3]. Самостоятельность в данном случае означает, что мы к этим идеям самим по себе никак непричастны и поэтому они для нас непознаваемы. Это аналогично допущению Кантом трансцендентных вещей-в-себе, бытие которых необходимо мыслимо, хотя они и непознаваемы. У Платона, как и у Канта, здесь нет никакого формально-логического противоречия, однако, такая мыслимая непознаваемая самостоятельность идей не может служить возражением.
Теперь обратимся к первому возражению. Строится следующий простой силлогизм: всякая идея есть мысль (по предположению), всякая вещь есть идея (в силу того, что вещи причастны идеям), следовательно, всякая вещь есть мысль. Согласно Платону, этот вывод оказывается неприемлемым либо потому, что "мысли надлежит возникать не в другом каком-либо месте, а только в душе" [4], т.е. мысль не вещь, которая есть нечто вне души; либо потому, что есть вещь - мысль, лишенная мышления, то это противоречит тому, что всякая "мысль есть мысль о чем-то"[5]. (Доказательство путем сведения к абсурду.) И все-таки рассуждение небезупречно. Вторая посылка силлогизма не есть логическое отношение предикации (логическое отношение подчинения или тождества), а имеет совсем другую природу. Для того чтобы разобраться в этом необходимо несколько углубиться в проблему.
Дело в том, что у Платона термин "идея" имеет двойной, смысл. С одной стороны, идея есть то, что непосредственно видно в вещи, ее образ или эйдос. С другой стороны, под "идеей" разумеется то, что можно мыслить также и независимо от непосредственного видения вещи - идея как таковая или понятие. Примером первого является непосредственный, чувственный образ любой вещи, примером второго - идея "великости", идея "справедливого" и т.д. Очевидно, что если идея есть мысль, то согласно первому смыслу термина "идея" всякая вещь действительно есть мысль, состоит из мыслей (поскольку вещь всегда дана только через свой образ), а согласно второму смыслу - всякая идея как мысль есть понятие, находится в душе и есть мысль о чем-то. Следовательно, верно также и то, что доказательство у Платона получается только в том случае, если это различение предварительно не произведено.
Неразличение Платоном идеи как образа и идеи как понятия или, иначе говоря, эйдоса и собственно идеи, имеет глубокие гносеологические корни. И образ, и понятие имеют природу всеобщности, но в разном смысле. Образ является тождественным самому себе в силу того, что сознание как само по себе всеобщее не может воспринять нечто единичное в потоке других чувственно единичных. Это хорошо показано в "Феноменологии духа" Гегеля в отделе "Чувственная достоверность", весь смысл и пафос которого и состоит в доказательстве того, что мир в своей чувственной единичности не может непосредственно стать нашим познанием.
В чувственной достоверности единичное сознание стремится воспринять единичное "это". Однако опыт или рефлексия относительно своего знания устанавливает, что предметом сознания является не единичное "это", а всеобщее "это", "это", которое безразлично к единичности того, что выступает в качестве "этого". Так, "день" сменяется "ночью", одно "это" сменяется другим, но то, что сохраняется, что является истинным значением сознания в чувственной достоверности, есть "это", которое безразлично к смене дня и ночи и одинаково является днем, когда наступает день, и ночью, когда наступает ночь. (Гегелевский пример смены дня и ночи есть элементарный пример чувственного потока. Одна истина (день) сменяет в порядке природной необходимости другую истину (ночь), тем самым давая возможность сознанию установить неистинность своего первоначального представления об истине в чувственной достоверности как о чем-то единичном.) У Гегеля эта феноменологически первая всеобщность сознания, однако, не есть всеобщность понятия. Всеобщность "это" есть чувственная всеобщность, обусловленная тем, что сознание не может воспринять, удержать "это"-точку в пространственно-временном потоке других "это"-точек (точки не существует), а по необходимости воспринимает нечто достаточно протяженное и в-себе-тождественное во времени (в конституировании образа нас интересует прежде всего временная форма "это" как "теперь"). Подобное происходит потому, что единичность сознания и единичность "это" - разные по смыслу. Если единичность "это" Гегель традиционно конструирует как точку в чувственном потоке других "это"-точек, то единичность "этого" или сознания, имеет другой смысл, а именно - определение того, что оно есть эмпирическое, а не всеобщее сознание. Но является ли сознание эмпирическим или трансцендентальным, неизменно остается верным, что оно есть нечто, равное самому себе, самотождественное, сохраняющееся во временном потоке феноменов. Более того, именно всеобщая природа сознания конституирует сам чувственный поток, саму временность мира, поскольку сознание является тем устойчивым единством, той неизменной точкой отсчета, относительно которого и возможно всякое изменение. Образ и есть только такая чувственная всеобщность.
Иное дело - всеобщность понятия. Понятие изначально есть нечто только мыслимое. Мысль обретается вне ограничений пространства и времени и его всеобщность есть всеобщность средства, которое может прилагаться к различныму чувственному материалу (для-другого-бытие понятия), а может быть используемо вне этого отношения к иному, а само по себе, для целей теоретического рассуждения (для-себя-бытие).
В результате у нас складывается следующая картина. Сознание как нечто всеобщее удерживает образ как нечто чувственно всеобщее - это предмет чувств, в то же время оно мыслит по поводу образа, используя понятия - это предмет мысли. Поскольку каждая способность - мышления и чувствования - действуют независимо друг от друга, то понятно, как возможно одновременно чувственно удерживать предмет и в то же время мыслить его. Если сознание уходит от непосредственности предмета, то оно теряет образ, но сохраняет при этом свое понятие или мысль о нем. Так, мы видим, например, нечто (стул). Видим его всегда по необходимости в профиль в виде какого-то образа, этот образ складывается для нас именно в "стул", если мы в то же время имеем в виду понятие "стула".
Возвращаясь к Платону, теперь можно неудачу первого возражения пояснить подробно. Если "идея" понимается в доказательстве как образ и, следовательно, согласно предположению, всякий образ как мысль, то действительно верно, что всякая вещь есть мысль. (Хотя это утверждение и требует дополнительного обоснования.) Однако непонятно, в каком смысле такая мысль есть мысль о чем-то, и более того, тезис доказательства не является тогда неприемлемым, абсурдным, поскольку в этом случае нет вообще ничего, кроме мысли. Если же "идею" понимать как понятие, то утверждение о том, что всякая вещь есть мысль, просто неверно. Таким образом, в любом случае доказательство не удается, а значит, снимается и само первое возражение.
Итак, учение Платона об идеях имеет возможность корректного гносеологического истолкования, без мифологических отступлений. Проделанная нами реконструкция является тому доказательством.
Гатиятуллин Булат Рустамович - аспирант кафедры философии науки и техники философского ф-та СПбГУ
ПРИМЕЧАНИЯ
[1] Платон. Собр. соч.: В 4 т. М., 1993. Т.2. С.353-354. назад
[2] Там же. С.355. назад
[3] Там же. назад
[4] Там же С.353. назад
[5] Там же. назад
© СМУ, 2007 г.
НАЗАД К СОДЕРЖАНИЮ
