НАЗАД К СОДЕРЖАНИЮ
УНИВЕРСУМ ПЛАТОНОВСКОЙ МЫСЛИ V
К. В. Лощевский
ЭТИЧЕСКИЙ И ИДЕАЛЬНЫЙ РЕФЕРЕНТ ИМЕНИ
В ДИАЛОГЕ ПЛАТОНА "КРАТИЛ"
Диалог "Кратил" представляет собой важную веху на пути от раннего периода творчества Платона к его зрелому периоду, ибо в нем анализу подвергаются не отдельные слова и понятия, а ставится проблема генезиса и существа имени как такового, а вместе с ней и вопрос о бытийной значимости и эпистемологической ценности языка в целом. Ответ на основной вопрос "Кратила" - возможно ли познание вещей из их имен - представляет собой важный шаг на пути к чистому мышлению, обосновывающему себя самим собой и мыслящему в качестве своего истинного предмета умопостигаемое бытие - идею.
На передний план рассмотрения природы языка выходят две кажущиеся взаимоисключающими теории его происхождения: 1) теория, признающая некую природную правильность имени как основной структурно-семантической единицы языка; 2) теория, настаивающая на сугубо конвенциональном и произвольном характере языкового знака. Однако внимательный анализ обоих основных положений диалога позволяет сделать вывод о том, что взаимоисключаемость этих тезисов вовсе необязательна и что, возможно, речь в них идет о разных вещах: в первом случае имеется в виду, прежде всего, смысл именуемого сущего, в то время как физический, звуковой аспект, идентифицируемый с собственно именем во втором случае, не имеет решающего значения для правильности того или иного имени.
Это позволяет выделить два существенных аспекта имени, которые только в своей совокупности составляют имя как факт языка - означаемое и означающее. Означающее есть определенный звуковой комплекс, который достаточно произвольно поставлен в соответствие с означаемым - тем, что собственно высказывается в имени, его идеальным аспектом, тождественным идеальному аспекту именуемого. Этот идеальный аспект имени представляет собой чистую форму, структуру - семантическую константу, семантика которой определяется самим же строением. Эта структура и есть logos определение; языковой эквивалент конкретного фрагмента структуры истинно сущего, умопостигаемого бытия; logos есть связь определяемого и определяющего, в которой и благодаря которой первое становится значимым. Именно поэтому имя в его идеальном аспекте есть орудие диалектика. Из этого следует, что правильность имен заключается не в обусловленности означающего означаемым, а в тождестве означаемого как определения именуемого сущего и его умопостигаемой сущности, что вполне согласуется с обеими рассматриваемыми в диалоге теориями происхождения имени.
Однако обсуждение вопроса о природе имен и присущей им "правильности" не может считаться исчерпанным до тех пор, пока не будет рассмотрена не только идеальная языковая структура, но и обычная языковая практика, частью которой является именование, совершаемое в речи всякий раз, когда последняя имеет место. Это, по существу, выводит обсуждение за пределы первоначальной оппозиции и направляет его в сторону рассмотрения некоего предваряющего именование истолкования бытия сущего. Таким истолкованием оказывается ошибочное, с точки зрения Платона, отождествление сущего и чувственно данного.
На основании анализа означающих, т.е. определенных звуковых комплексов, составляющих физический аспект имени, и рассмотрения способа явления феноменально данных вещей, Платон выделяет еще одну структуру, образованную совокупностью неких параллельных идеям устойчивых моментов, присущих эмпирическим вещам, и в той же степени выступающих в качестве референтов имен. Эта вторая природа вещей - ей уподобляются имена и подражают именующие - тот характерный способ, каким вещи ведут себя в качестве тех или иных (действуют, prattousin), т.е. устойчивых, могущих быть воспринятыми и осмысленными как те же самые, лучше всего могла бы быть обозначена греческим словом ethos: совокупность особенных черт, составляющих характерный рельеф, по которому нечто может быть узнано и идентифицировано как нечто особенное и в то же время типическое. Ethos есть сведенная в единство совокупность действий (praxeis) феноменально данной вещи, она есть результат опыта, в основании которого лежит отождествление зримого и сущего. Поэтому, исходящее из такого истолкования, совершаемое в обычной речи именование, не может иметь достаточно онтологического обоснования и его неподлинный характер не только не позволяет познавать из учрежденных таким образом имен, но, напротив, скорее затрудняет познание.
Итак, имя обладает двоякой правильностью, соответствующей двум его референтам - идеальному и этическому. При этом именно благодаря идеальной правильности имени, языковой знак оказывается вполне произвольным, что открывает путь к пониманию языка как конвенциональной системы, призванной выполнять строго определенные функции. С другой стороны, этическая правильность имени детерминирует язык логикой повседневного опыта, выявление неподлинного характера которой ставит на повестку дня нахождение действительных оснований вещей.
Экстраполируя размышления Платона об имени и языке на его творчество в целом, можно предположить, что под одной рубрикой существуют два различных языка, служащих орудием, на первый взгляд, одному и тому же - различению сущностей и обучению, но на самом деле совпадающих лишь привходящим образом: 1) язык знания, артикуляция всегда себе тождественного - органон диалектика, апеллирующий к разуму и доступный лишь тому, кто уяснил себе структуру подлинно сущего. Овладение этим языком открывает возможность руководствоваться не заслоняющими истину и навязывающими себя мнимостями, а действительными основаниями сущего, что дает диалектику право творить новую, прежде всего, политическую реальность, т.е. законодательствовать в истинном смысле этого слова; и 2) язык мнения, артикуляция опыта всегда иного и иного, апеллирующего к чувствам и, сверх того, к страстям, - инструмент софиста и поэта. Вовлеченность в его стихию не позволяет увидеть подлинно сущее, подменяя его всяческими подобиями.
И диаклетик-законодатель, и софист-политик заняты, по сути, одним и тем же - различением сущностей и обучением, органом чего и служит язык, но если первый, овладев подлинным языком, законодательствует, т.е. не навязывает кому-либо свою волю, а открывает подлинное бытие, то второй, оставаясь во власти языка мнимого, оказывается способным лишь к технологическому оперированию средствами этого языка для достижения политической власти.
Лощевский К. В. - аспирант кафедры истории философии философского ф-та СПбГУ
© СМУ, 2007 г.
НАЗАД К СОДЕРЖАНИЮ
