НАЗАД К СОДЕРЖАНИЮ
УНИВЕРСУМ ПЛАТОНОВСКОЙ МЫСЛИ X
В. В. Мурский
ВЛИЯНИЕ РАННЕСТОИЧЕСКИХ КОНЦЕПЦИЙ
НА ФОРМИРОВАНИЕ НОВОЕВРОПЕЙСКОГО
НАУЧНОГО МИРОВОЗЗРЕНИЯ
О влиянии стоицизма на научное мировоззрение современности говорить достаточно сложно; во всяком случае, гораздо сложнее чем, скажем, о таком же влиянии платонизма и аристотелизма. В последнем случае оно общепризнанно и предметом спора, главным образом, является вопрос о том, чье действие было более значительно — платонизма или аристотелизма. При решении этого вопроса решающую роль оказывают, пожалуй, личные пристрастия судящего. Стоицизму в этом отношении повезло гораздо меньше. Его влияние не так бесспорно и не так заметно. Вызвано это прежде всего тем, что влияние и в самом деле было значительно меньше платонизма и аристотелизма. Среди условий, помешавших стоицизму, следует, конечно же, назвать то, что сохранились лишь этические труды стоиков; причем, труды лишь поздних стоиков. Сочинения же ранних стоиков дошли до нас в чужой передаче и весьма фрагментарном виде. Кроме того, если влияние последних было в основном осознанно, т. е. испытывавшие влияние сознавали его, то действие стоицизма было в значительной мере неосознанно, скрыто. А именно, подвергавшиеся ему не причисляли себя к этому направлению. Относительно сознательное его воздействие признается, разве что на Средневековье.
Исключение составляет этика. Что касается этики, то ее влияние на новоевропейские этические концепции несомненно. Более того, оно даже больше, чем платонизма и аристотелизма. Особенно в этом отношении показателен пример Канта. Правда, у Канта можно найти и идею общего блага, и идею верховного блага, что как будто свидетельствует о влиянии платонизма, и идею того, что для общего блага недостаточно одного лишь исполнения нравственного долга, но нужно еще и счастье, что можно расценить как действие аристотелизма, и все же главенствующую роль в кантовскои этике играет идея долга, состоящего в исполнении нравственного закона, что и свидетельствует о стоическом влиянии.
Но разговор здесь пойдет не об этическом, а именно о научном действии. Так вот если касаться строго научного воздействия стоических концепций, то, прежде всего, следует отметить влияние ранних стоиков на формирование архитектоники философской системы в новоевропейской философии. И здесь снова следует обратиться к Канту, к тому месту в начале предисловия к «Основам метафизики нравственности», где он поддерживает стоическую линию разделения философии: «Древняя греческая философия разделялась на три науки: физику, этику и логику. Это деление полностью соответствует природе вещей, и нет нужды в нем что-либо исправлять; не мешает только добавить принцип этого деления» [1]. При этом Кант делит философию на формальную и материальную, а материальную философию — согласно ее материи. Формальная наука у Канта одна — это логика, она занимается не каким-либо объектом, а «только самой формой рассудка и разума и общими правилами мышления вообще» [2]. Материальная философия, согласно Канту, «имеет дело с определенными предметами и законами, которым они подчинены, и в свою очередь делится на две части» [3]. Материальная философия делится сообразно законам, которым подчиняются предметы. Это законы природы или законы свободы. Наука о законах природы — физика, наука о законах свободы — этика. Кант выделяет в науках также чистую и эмпирическую части. При этом логика не может иметь эмпирической части. Физика же и этика включают в себя как чистую априорную часть, т.е. метафизику, так и эмпирическую часть, основанную на опыте. Логика, хотя и состоит из одной априорной части, метафизикой все-таки не является.
Логика, кстати, является у Канта не просто органоном, чем она была для Аристотеля, но каноном рассудка и разума, чем она была, опять-таки для стоиков, что опять свидетельствует в пользу стоического влияния. Надо, однако, заметить, что несмотря на декларацию трехчастного деления философии, а также на то, что Кант написал «Метафизику нравов» и замышлял также метафизику природы, место логики (именно формальной логики) в кантовской философии представляется довольно проблематичным.
В еще большей степени влияние трехчастного стоического деления философии (если иметь в виду только структуру этого деления) можно заметить у Гегеля. Гегель делит свою философию на науку логики, философию природы и философию духа. Хотя нужно оговорится, что его трактовка самой науки логики весьма отличается и от стоической и от кантовской. Но она у него задействована, а не декларирована.
Здесь нас не должно смущать то обстоятельство, что у Гегеля указанные науки следуют в другом порядке, чем их ввел в качестве древнегреческих Кант. Хотя Диоген Лаэртский и вводит (Диоген Лаэртский VII 39) деление на три части так же, как Кант («Стоики говорят, что философия как учение разделяется на три части, а именно — физическую, этическую и логическую» [4]), но в другом месте (Д.Л. VII 40) отмечает, что логике в этой системе отводилось первостепенное место («Одни, в том числе и Зенон в трактате "Об учении" "Логика", отводят логической части первое место, физической — второе, а этической — третье»).
Следует прокомментировать утверждение о первенстве стоиков в отношении трехчастного деления. По-видимому, впервые деление философии на логику, физику и этику ввел Ксенократ в платоновской Академии. Однако Ксенократ делил философию на четыре части, четвертая часть была теология. Правда, и среди стоиков Хрисипп тоже вводил в свою систему теологию, но все же она у него не имела того же статуса, что и три традиционные для стоиков науки.
Что же касается новоевропейских философов, то не все придерживались стоического трехчастного деления. Например, его нет у Фихте. Хотя Кант и упрекал Фихте в том, что наукоучение де есть лишь логика, а не метафизика, сам Фихте считал наукоучение, на котором у него базировалась вся система философии, именно метафизикой. Затем, теоретическая и практическая части философии, имевшие у Канта статус метафизики, у Фихте получили лишь статус отдельных дисциплин, подчиненных наукоучению, построенным согласно его принципам, но имеющих в своем основании факт сознания. Таким образом, можно сказать, что в этом отношении Фихте находится, скорее, под влиянием Аристотеля, с той оговоркой, что у Аристотеля практические науки не подчинялись метафизике. Фихте здесь, пожалуй, оригинален. Кроме того, Фихте восстановил статус теологии, которую он называл учением о Боге, и сблизился в этом отношении с Ксенократом. Впрочем, в античности не было учения о праве как философской науке; хотя, конечно, вопросы права рассматривались философски, например в платоновском «Государстве», «Законах», в аристотелевской «Политике». Но больше всего отличает Фихте от стоиков его отношение к логике. Она не входит у него даже в список особенных дисциплин наукоучения.
Влияние стоиков на научное мировоззрение Нового времени не ограничилось воздействием на архитектонику философии. Довольно существенным представляется их вклад в формирование новоевропейских научных понятий. Это касается особенно тех понятий, введение которых приписывалось античными комментаторами стоикам. Например, Гален сообщает: «Введенные Зеноном термины katalepton, katalepsis, kataleptike phantasia, akataleptos, akatalepsia порицаются как неаттические» [5].
Здесь особенно интересны термины katalepsis (схватывание), получившие развитие в Новое время, особенно в немецкой философии, что можно проследить по таким понятиям, как fassung (дословно — схватывание) и Begriff (понятие, но этимологически — от схватывания, схватывания) и phantasia kataleptike. Последнее понятие обычно преводится (в частности А. А. Столяровым) как постигающее представление. Правильнее, конечно, переводить как схватывающее (или охватывающее, захватывающее) свечение. Дело в том, что в античности вообще не было понятия «представления»; этим не утверждается, что у древних греков не было психического процесса, который мы называем представлением, просто у них не было понятия, выраженного словом, этимологически восходящим к «ставлению перед». Несколько ближе, если phantasia переводится как «явление». Но надо помнить, что «явление» — это несколько вольный, хотя и близкий по смыслу, перевод немецкого понятия «Erscheinung», этимологически восходящий к свечению; поэтому, когда немцы переводят как «Erscheinung», они переводят довольно точно.
Итак, phantasia kataleptike — это захватывающее свечение, точнее пока трудно назвать то, что должно выражать это словосочетание, а именно: достоверное и несомненное восприятие, т. е. близкое по смыслу с тем, о чем позднее Декарт будет говорить как о ясном и отчетливом восприятии, как о критерии истины. Вот открывается и еще одна связь ранних стоиков с новоевропейской философией.
В заключение хотелось бы привести два замечания, касающихся воззрений Зенона Китионского на науку. Согласно одному утверждению: «Умение, "искусство, наука" — это настрой, указывающий путь, т.е. такой, который производит нечто, пользуясь определенным путем и способом» [6]; согласно другому— «это упорядоченная совокупность постижений, сообразных с некоей полезной для жизни целью» [7]. Упорядоченная совокупность постижений — это перевод выражения «systema ek katalepseon», т. е. система схватываний.
Эти два представления о науке, представление о науке как о методе, с одной стороны, и о науке как о системе, с другой стороны, сохраняются и в Новое время. Хотя было бы спорно утверждать, что здесь стоики были первыми.
Мурский Вадим Вячеславович — аспирант кафедры истории философии философского факультета СПбГУ
ПРИМЕЧАНИЯ
[1] Кант И. Критика практического разума. СПб,, 1995. С. 55. назад
[2] Там же. назад
[3] Там же. назад
[4] Фрагменты ранних стоиков. Т. I. M., 1998. С. 20. назад
[5] Гален. О наилучшей науке// Фрагменты ранних стоиков/ Под ред. А.А.Столярова. М., 1998. С. 26. назад
[6] Схолии к Дионисию Фракийскому // Там же. С. 39. назад
[7] Олимпиодор. Комментарий к «Горгию» Платона // Там же. С. 40. назад
© СМУ, 2007 г.
НАЗАД К СОДЕРЖАНИЮ
