НАЗАД К СОДЕРЖАНИЮ

УНИВЕРСУМ ПЛАТОНОВСКОЙ МЫСЛИ X

A. М. Толстенко
СТОИКИ О ПРИРОДЕ ГРАММАТИКИ

В Стое существовала сознательная установка на объединение в единое учение различных областей знания, причем областью, в которой рассматривалась природа и все то, что относится к человеку, служила грамматика. Именно грамматика стала той дисциплиной, по образу которой формировались остальные области знания. Некоторые понятия, например, systole, elleipsis, pleonasmos, употреблялись и в философии, однако именно в грамматике превратились в термины со строго определенными значениями. Так, александрийскими грамматиками I в. до н.э.— II в. н.э. (Аполлоний Дискол, Геродиан, Трифон и Филоксен) постулируется существование некоторой исходной формы слова или высказывания («здоровая», «соответствующая природе»). Но в речи может употребляться иная, измененная форма («претерпевшая», «несогласованная»), которая определяется через возведение к исходной форме.

Аполлоний пишет, что «любую несогласованную форму можно исправить через соответствующую природе» [1]. Для обозначения формы —как исходной, так и измененной — использовался термин schema («нечто, сдерживаемое формами»). Сопоставляя «претерпевшую» и исходную формы, грамматики выделяли различные виды «претерпевания» и распределяли их по четырем группам: 1) прибавление элемента; 2) отнятие элемента; 3) перестановка элементов; 4) замена элемента. Основные части речи, по мнению Аполлония, — это имя (onoma) и глагол (rhema), потому что без них не может быть высказывания. Если либо имя, либо глагол отсутствует, то высказывание становится недостаточным, в то время как если убрать другие части речи, то высказывание все равно останется законченным. Следовательно, исходная структура заключается в соединении имени и глагола, а остальные части речи «вставлены» [2]. В связи с правильностью и отклонением грамматик Трифон говорит о случаях, когда звучание изменяется согласно значению. Например, слово «голод» (limos) Трифон возводит к глаголу «оставлять, не хватать» (leipo): поскольку это слово обозначает недостаток, «голод» получает и недостаток звучания. По словам Диогена Лаэрция (VII 59), у стоиков в «область звучания», помимо определений «звучания» (phone), «слова» (leksis) и «высказывания» (logos), входило также описание достоинств и недостатков речи. Такая аргументация соответствует стоическому разделению философии на физику, этику и логику, последней — на риторику и диалектику, диалектики — на «область означаемых» и «область звучания». Недостатки — это «варваризм», то есть слово, «отклоняющееся от обычая речи почитаемых эллинов», и «солецизм» — «высказывание, построенное несогласованно». По словам латинского грамматика Харисия, «солецизм — это соединение слов, не соответствующее структуре высказывания» [3], а Аполлоний Дискол утверждал: «Варваризм — это погрешность в одном слове, а солецизм — это погрешность в сплетении несогласованных слов» [4]. Варваризм в поэзии, поскольку в ней он допустим, становится «метаплазмом» (metaplasmus), а солецизм — «фигурой» (schema). Харисий рассматривает варваризм и метаплазм как отклонения от правильной формы слова, выделяя четыре рода отклонений: adiectio «прибавление», detractio «отнятие», immutatio «замена», transmutatio «перемена мест» [5]. А грамматик Цецилий определяет фигуру как изменение исходной формы словесного выражения или мысли в форму, не соответствующую природе (to me kata physin) [6].

Первоначальная форма, наоборот, соответствует природе. Основное значение слова соответствует его природе. Как пишет Марциан Капелла (IV в. н.э.), перенос значения, если он происходит без каких-либо на то оснований, является ошибкой (например, «если назвать камнем человека, не отличающегося твердостью тела или слабостью ума»), и подобного словоупотребления следует избегать. Можно пользоваться только теми словами, которые меняют свое значение вследствие необходимости или ради украшения.

По свидетельству Августина, рассматривавшего учение стоиков о первых словах («De dialectica» VI), стоики считали, что из «первых слов» (cimabula verborum) образуются новые слова. Например, слово «голень», по мнению стоиков, произошло от crux «крест», потому что голень длиной и твердостью подобна древесине креста (перенос по сходству). Слово piscina «бассейн» восходит к piscis «рыба»: бассейн наполнен водой, а вода — это среда обитания рыб (перенос по смежности). «Война» (bellum) названа так, потому что она далеко не прекрасна (res bella non sit) (перенос по противоположности). Кроме того, нужно иметь,в виду, что изменяется и звучание слов. В языке неизбежно происходит «порча слов» (corruptio verborum). Способы этих изменений рассматривает Варрон в II-IV книгах трактата «О латинском языке» [7]. Это прибавление (additio), отнятие (demptio), перестановка (traiectio) и замена (соmmutatio) букв и слогов. Например, одно из изменений возникает, когда часть высказывания в разделенном и соединенном виде имеет разный смысл: he aule tris pesousa «упавшая флейтистка», а в разделенном виде — he aule tris pesousa — «трижды упавшая дворовая ограда». По свидетельству Диогена Лаэрция, в учении об означаемом как разделе диалектики стоики определяют недостаточное высказываемое через его отношение к законченному. Высказываемое становится недостаточным, если в нем отсутствует какой-либо элемент. Законченное высказываемое является некоторым первоначальным состоянием, в то время как недостаточное высказываемое представляет собой отклонение от этого первоначального состояния: это отклонение вызвано отнятием одного из элементов (VII 43-44).

Ввиду «порчи» языка стоики с помощью теории отклонений описывали виды «сомнительных суждений», т. е. суждений, не приводящих к окончательному заключению. Суждение, в котором заключение соответствует посылкам, определяется как имеющее завершенную «здоровую форму» (autoteles). «Сомнительные суждения», отклоняющиеся от «здоровой формы», могут быть четырех видов, которые соотносимы с видами в физике и этике. Правильная форма суждения выглядит так: «Если день, то светло. Сейчас день. Значит, светло». Первое отклонение называется отклонением (kata diartesin) и заключается в замене меньшей посылки на иную, взятую извне: «Если день, то светло. На рынке продается пшеница. Значит, светло». Второй тип отклонений — (kata paroliken) «когда к посылкам добавляется что-то лишнее извне»: «Если день, то светло. Сейчас день. И доблесть полезна. Значит, светло». Суждение также становится «сомнительным» из-за (kata ellepsin), то есть вследствие опущения какого-либо элемента из посылок: «Богатство — или добро, или зло. Богатство — не зло. Следовательно, богатство—добро». Суждение в «здоровой форме» имеет такой вид: «Богатство — не добро и не зло. Значит, богатство безразлично» [8].

Грамматическая форма считается исходной, самодостаточной и завершенной, если определение согласно с ее природой. Но не только порядок слов соответствует порядку природы: вся нравственная жизнь человека строится через подражание природе. Стоики полагали, что «нужно жить, следуя природе». Зенон, как и Сократ, отмечал, что добродетель заключена в понимании того, что такое добро, а порок — есть не что иное, как заблуждение. Если знать, что добро есть то же самое, что стремиться к нему и делать его, то созерцание и наслаждение у стоиков получают лишь второстепенное значение. Стоическая добродетель теперь заключается не в созерцательности и теоретических рассуждениях, а в деятельной жизни. Поэтому цель существования человека состоит не в том, чтобы быть мудрым или наслаждаться, но в том, чтобы быть добродетельным, в том, чтобы проявлять на деле свое мужество. Ибо что есть добродетель? Добродетель — это мужество. «Доблесть» (arete)—это «согласованное (homologoumene) состояние ведущей части души, от которого иногда отклоняется разумное существо» [9], вследствие чего происходит «порча» природы. Доблесть — это «общая для всего законченность» (teleiosis), которая присуща исходной форме в грамматике. Доблесть есть состояние ведущей части души — логоса и вместе с тем действенное его проявление, согласованное и неизменное, что соответствует исходной форме высказывания. Иногда логос бывает захвачен страстями. Они определяются как отклонение от исходного, «согласованного» состояния души [10]. Секст Эмпирик указывал, что для стоиков восприятие вещей не составляет еще знания, для его приобретения необходимо также и согласие ума. Восприятие человек получает извне, согласие же исходит от него самого. Оно представляет собой результат свободной деятельности человеческого ума. Из того обстоятельства, что интеллект деятелен, а страсти человека пассивны, стоики заключали о необходимости для человека возвыситься над своими страстями и чувствами и пренебречь ими для того, чтобы стать в результате свободным, деятельным и добродетельным [11]. Коль скоро страсти делают человека рабом, а интеллект служит его свободе, стоики подразделяли страсти на те, которые возникают «вопреки логосу», и те, которые возникают «согласно с логосом» (DL VII 110-116), что соответствует языковым изменениям, происходящим sine ratione и cum ratione. Страсть или движение души, происходящие вопреки логосу и природе,— это избыточный порыв (DL VII 110). В грамматике это явление получило название «плеоназм». Три из четырех страстей, которые alogos, имеют свою противоположность среди «согласных с логосом» (eulogos): 1) «влечение» — «желание вопреки логосу» противопоставляется «стремлению», т. е. «желанию, согласному с логосом»; 2) «страх», т.е. «ожидание зла», — «осторожности», которая определяется как «отклонение, согласное с логосом»; 3) если «удовольствие» представляет собой «возбуждение вопреки логосу», то «радость» — «возбуждение, согласное с логосом» (DL VII 110-116). Возникает вопрос, находит ли радость свое соответствие в сфере языка? Радость как некоторое увеличение души, т. е. отклонение от исходной формы, находит свое соответствие в грамматической категории прибавления элемента (плеоназм), т.е. в фигуре, образованной в результате прибавления слова. Вспомним, что фигурой считалось согласное с разумом (cum ratione) отклонение от исходной формы мысли или речи (Цецилий). Четвертая «неразумная» страсть — «скорбь» есть сокращение души. Она тоже имеет свое соответствие в языке — это явление сокращения или отнятия долгого гласного [12]. Стоики, боясь изнеженности, пренебрегали страданиями и презирали смерть. Человек, по их мнению, должен быть выше страдания и скорби, а апатия рассматривалась как высшее состояние человеческой души.

Грамматическую теорию установления исходных форм и отклонений от них нередко сопоставляли с медициной. Грамматика являлась своего рода медициной в области языка, а медицина ориентировалась на своего рода грамматику, или логичность, своих процедур над здоровыми и больными телами. Об этом свидетельствует то обстоятельство, что основная цель грамматики и медицины формулировалась в одних и тех же терминах: грамматики говорили ho holokleron, hygies, to kata physin, а медики — ho holokleria, hygieia, to kata physin. Это дало повод стоикам Зенону и Хрисиппу связать учение о «страстях» с учением о телесных болезнях: «Болезнь души в высшей степени подобна неустойчивости тела» [13]. Медицина здесь понимается не только как некоторое этическое, но вместе с тем и как логическое знание.

Согласно учению стоиков о природе, у всего существующего есть два начала: активное (to poioun) и пассивное (to paschon) (DL VII 134). В грамматике Аполлоний Дискол называл причину, вызывающую отклонение от исходной формы, а в стоической физике причина, или активное начало, приводит в движение пассивное начало—«бескачественную сущность», или «материю», которая сама по себе неподвижна и бесформенна, и придает ей форму [14]. Форма не является внутренним свойством материи, однако материя всегда неразрывно связана с каким-либо качеством, всегда присутствует в одной из форм подобно тому, как и языковая единица — слово или высказывание — всегда заключена в ту или иную форму [15]. Материю можно отделить от качества лишь гипотетически. Материя переходит из одной формы в другую, т. е. она подвержена изменениям. Если бы она была неизменна, то ничто не могло бы из нее возникнуть (DL VII 150). Итак, в физике новое возникает в результате перехода материи из одной формы в другую. Стоики разграничивают понятия «первичной материи», являющейся сущностью всего, и материи, характеризующей часть сущего. Если «первичная материя» не может уменьшаться или увеличиваться, то материя в узком смысле обладает этой способностью (DL VII 150). «Грамматическая» материя характеризуется категориями отнятия и прибавления. Мир является качественно определенным состоянием всеобщей сущности (DL VII 138), то есть является формой, в которую заключена первичная материя. При этом мир подвержен гибели, поскольку если что-то изменяется к худшему, то оно подвержено гибели, а мир изменяется к худшему, так какой «иссыхает» и «изжижается» (DL VII 141). В этой связи стоики предполагают некоторое начальное состояние мира, в котором четыре элемента («жидкий» — вода, «сухой» — земля, «горячий»—огонь, «холодный» — воздух) уравновешены и согласованы, однако со временем одни из этих элементов становятся избыточными, то есть происходит своего рода плеоназм, приводящий к ухудшению и разрушению мира. В грамматике у Трифона понятие «сопретерпевание» (sympatheia) есть взаимное согласие звучания и значения [16]. «Сопретерпевание» вместе с тем является одной из главных особенностей мира: изменение одной части мира вызывает изменение другой его части [17]. Например, вследствие увеличения или убывания луны растут или идут на убыль многие наземные и морские животные, а также происходят морские приливы и отливы. Под влиянием восхода и захода небесных светил случаются изменения в атмосфере, которые иногда бывают к лучшему, но иногда губительны. В этике и медицине процессы, происходящие с душой и телом, — это взаимосвязанные процессы сопретерпевания («претерпевания» в природе соответствуют грамматическим категориям прибавления и отнятия): «Претерпевает душа вместе с телом, когда тело болеет или разрезается, и тело вместе с душой: ведь когда душа испытывает стыд, тело краснеет, а когда душа испытывает страх, тело бледнеет» [18]. Согласно стоикам, душа не только испытывает воздействие со стороны вещей и изменяется, но и сама оказывает действие на мир. Так, например, находящийся перед глазами человека камень изменяет его душу. В свою очередь камень получает от человека известные качества, определенную форму и т.д.: все эти качества придает камню душа человека, сам по себе он не обладает ими. «Сопретерпевание» предполагает такой характер связи, что вещи, испытывающие взаимную симпатию, образуют неразрывное «единство». Sympatheia — это не просто взаимное тяготение вещей, это характеристика единого целого, в котором состояние каждой части обусловлено состоянием остальных частей. Такую целостность образуют животные, растения и сам космос, части которого испытывают «сопретерпевание» одна по отношению к другой [19]. От «симпатии» нужно отличать определенную «связь» вещей, где вещи находятся рядом друг с другом и «склоняются к некоей целостности», однако изменение одной из этих вещей не влечет за собой изменения других (например, так обстоит дело с цепью), а также нечто расчлененное, где вещи разделены и каждая существует сама по себе (например, так происходит в войске).

У Августина мы встречаем уже иную трактовку этих понятий [20]. Августин выделяет «простые и составные выражения» (verba simplicia et coniuncta) и принимает за единицу verba simplicia, a verba coniuncta — это слова, имеющие дополнительное значение, например, значение личного местоимения, присутствующее в глагольных формах 1-го и 2-го лица (loquor— «я говорю»), либо выражения, состоящие из нескольких слов. Таким образом, для стоиков законченное высказывание является некоторым первоначальным состоянием, в то время как недостаточное высказываемое представляет собой отклонение от этого первоначального состояния, поэтому стоики исходят из целого, изменяющегося вследствие отнятия одного из элементов. Для Августина же отправной точкой служит не завершенный и оформленный, а изначальный и неопределенный элемент — слово (verbum simplicium), т. е. простое и божественное Слово, которое из ничего творит весь мир.

---

Толстенко Андрей Михайлович — канд. филос. наук, доцент кафедры истории философии философского факультета СПбГУ

ПРИМЕЧАНИЯ
[1] Apolloniius Dyscol de constructione libri quattuor / Ed. G. Uhlig. Lipsiae, 1910. S. 196, 14-16. назад
[2] Ibid. S. 11, 8ff. назад
[3] Charisii artis grammatical libri quinque / Ed. C. Barwick. Lipsiae, 1925. S.352, 32. назад
[4] Apollonius Dyscol. Op. cit. S. 198, 6-7. назад
[5] Charisius. Op. сit. S. 350, 2; 366. назад
[6] Caecilii Calactini fragmenta / Coll. E.Offenloch. Lipsiae, 1907. Fr. 50. назад
[7] Terentii M. Varronis de lingua latina quae supersunt / Rec. G. Goetz et F. Schoell. Amsterdam, 1964. назад
[8] Stoicorum veterum fragmenta / Coll. I. ab Arnim. Vol. I-IV. Lipsiae, 1921-1924. Vol. II. S. 240. назад
[9] Diogenes Laertius. VII 89; Stoicorum veterum fragmenta. Vol. III. S. 459. назад
[10] Diogenes Laertius. Op. сit.; Stoicorum veterum fragmenta. назад
[11] Климент Александрийский подчеркивал, что доблесть заключается в терпении и сдерживании себя (Строматы. Казань, 1828. С. 156). назад
[12] Apollonius Dyscol. Op. сit. S.281, 7. назад
[13] Stoicorum veterum fragmenta. Vol. III. S.471. назад
[14] Apollonius Dyscol. Op. cit. S. 196, 26; 197, 1; Stoicorum veterum fragmenta. Vol.II. S. 311. назад
[15] Stoicorum veterum fragmenta. Vol.I. S. 88. назад
[16] Tryphonis Alexandrini fragmenta / Coll. A. de Velsen. Berlin, 1853. Fr. 1-2. назад
[17] Stoicorum veterum fragmenta. Vol.I. S. 1013. назад
[18] Ibid. S. 518. назад
[19] Ibid. Vol.II. S. 1013; см.: Op. cit. II 534; II 546; II 1211. назад
[20] Augustini «De dialectica» I. назад

© СМУ, 2007 г.

НАЗАД К СОДЕРЖАНИЮ