НАЗАД К СОДЕРЖАНИЮ
УНИВЕРСУМ ПЛАТОНОВСКОЙ МЫСЛИ XIV
Р. В. Светлов, А. В. Цыб
ФИЛОСОФ ИЛИ ПОЛИТИК?
(ПОЛИТИЧЕСКАЯ ФИЛОСОФИЯ И ПЛАТОНИЗМ)
Для древней философии – вплоть до наступления средневековья – всегда была характерна антиномия жизни созерцательной и жизни практической в ее политическом аспекте. Известны попытки реконструировать раннюю греческую философию через анализ форм и особенностей полисной жизни и, то есть вывести философское начало из полисно-политического. Во время конференции, в частности, были проанализированы также печально известные попытки возвести происхождение нескольких чудовищных экспериментов в социальной истории XIX-XX вв. (фашизм, коммунизм, национализм) к идеям Платона.
Нет сомнений, что при синкретизме античной культуры философия была именно образом жизни, а потому античный мыслитель не существовал вне политического действия – самого радикального вида античного отношения к бытию. Достаточно вспомнить попытки пифагорейцев встать во главе ряда городов в Южной Италии, поездки Платона в Сицилию, воспитание Аристотелем Александра Великого или Сенекой Нерона, наконец – государственную деятельность Юлиана Отступника, чтобы понять, насколько политическое было «вшито» в философский этос древнего мыслителя.
Актуальность темы конференции связана с продолжающимся переосмыслением роли античного наследия в современной политической философии и политической мысли. Общее направление этого переосмысления можно сформулировать следующим образом: в связи с тем, что многие политические программы (особенно демократическая в ее крайних эгалитаристских формах) перестали быть для европейского человечества некой утопической программой, превратившись в реальность – со всеми ее проблемами и недостатками, - возникла необходисоть вернуться к историческому прецеденту, каковым являлась античная эпоха, и заново изучить ее, но уже не как идеал, а как специфическую политическую действительность. Обращение к наследию Платона есть один из важнейших шагов в данном направлении.
В словосочетании «политическая философия» присутствует своеобразная отсылка к проблемам изучения творчества Платона и его письменного, а, возможно, и «неписанного» наследия. Во многих докладах и во время дискуссий именно эта тема выступала лидирующей. Обобщить итоги обсуждения ее можно следующим образом.
Платону приписывали желание написать диалог «Философ». После того, как основатель Академии дал портреты софиста и политика (в одноименных диалогах), изображение философа должно было бы стать насущной задачей. Если Платон не сделал это в «Пармениде» иди «Тимее», то остается только гадать, что помешало ему это сделать.
Политическая составляющая несомненно должна была присутствовать в гипотетическом «Философе». Если судить по диалогу «Государство», то одна из фундаментальных обязанностей мудреца – участвовать в политическом процессе: либо в качестве одного из правителей идеальной «политии», либо как советника/духовника монарха. Получается, что насущным становится вопрос об основаниях для политического действия философа.
Предполагается, что для Платона проблем в этом вопросе не было. Задача философа – мыслить, созерцая чистое бытие и в свете оного давать свои заключения по поводу политической сферы. Сосредоточение на то, что есть, а не на том, что лишь мнится существующим – вот казалось бы универсальный рецепт Платона. Действительно, по его мнению, в сфере морального выбора главным критерием правильности поступка является знание. Лишь знающий свободен, а потому и несет полную ответственность за свои поступки. Тот, кто соблюдает нормы добродетельной жизни лишь потому, что все вокруг следуют им, не застрахован от роковых ошибок в будущих перерождениях, о чем красноречиво нам свидетельствует Эр из Х книги «Государства».
Однако чтение «Политика» и «Законов» показывает нам, что Платон был не столь оптимистично-наивен, как обычно его изображают в учебниках по античной философии. Здесь мы видим, что основатель Академии резко ограничивает свой тезис «добродетель есть знание», соглашаясь, что знание может выступать не только самой сущностью поступка и, одновременно, субъекта, этот поступок совершающего, но и только лишь формой, которая может быть наполнена совсем не моральным содержанием. Знающий, но не добродетельный политик – одна из самых страшных угроз для платоновской политической философии.
Более того, значительная часть граждан любого государства по определению не способна выступить в качестве действительного политика. Они не в состоянии править собой, как же они смогут править обществом? Вовлечение таких субъектов в политическую активность должно происходить путем ограничения их воли системой законов, или же путем ловкого и искусного управления их стремлениями – своего рода кукловодством.
Как постулирует Платон в «Политике» альтернатива одна. Либо же мы вводим в государстве власть законов и признаем их абсолютными и самодостаточными, даже если в каких-то ситуациях они оказываются несправедливы. Либо же власть должна оказаться в руках у Политика, то есть единовластного правителя, обладающего своего рода «царским знанием», настолько совершенным, что для его обретения явно недостаточно философских студий, но нужен еще и дар богов. Все это напоминает известный пассаж из «Менона», где разбирается природа политического дара Перикла. Сократ там показывает, что Перикл был руководим не знанием, но «истинным мнением», которое, в отличие от знания передать наследникам своего дела невозможно. Оно либо есть, и тогда это дар богов, либо отсутствует. Зато при наличии подобного истинного мнения, человек становится выше законов; его решения приобретают характер всеобщей нормы.
Итак, поздний (или зрелый) Платон резко ограничивает сферу собственно философского знания как критерия для политического выбора. «Философ на троне» будет успешным деятелем не только благодаря своей диалектике, но и благодаря тому, что почти не вербализуемо, но что более всего хочется назвать богоизбранностью.
Антиномию Закона и Правителя Платон так и не разрешил – если, по его мнению, ее вообще стоило разрешать. Даже создавая свою картину утопического государства, управляемого мудрецами, он все равно склонялся к единовластию и находился под очарованием возможностей, которые получает монарх. Как сформулировал эти возможности современник Платон Ксенофонт в диалоге «Гиерон», «тиран похож на бога, ибо он может почти все». IV век дал уму Платона немало примеров подобной власти: Эвагор Кипрский, Ясон из Фер, правители Сиракуз, к которым неоднократно ездил сам основатель Академии, наконец – Филипп Македонский, началу политической карьеры которого Платон был свидетелем. Если вспомнить про-македонские симпатии учеников Платона, можно предположить, к какой политической ориентации был склонен в конце своей жизни Платон.
Не решенная Платоном, эта альтернатива будет в завуалированной форме раскритикована Аристотелем в его «Политике». Однако она получит эффектное «снятие» на пороге средневековой эпохи. Филон Александрийский в своих комментариях к Пятикнижию Моиссеву немало времени уделяет концепции Закона. Принципиальное отличие концепции Филона от предшествующего (иудейского) толкования Закона состоит в том, что Филон понимает Закон не только как обрядово-нравственное установление, но и как онтологическую реальность. Закон укоренен в творческой деятельности Создателя, следовательно, он сам является Откровением. Законодатель, в таком случае, не Моисей, но сам Логос Божий. В итоге абсолютность авторитета Закона и абсолютность трансцендентного Правителя совпадают, и никакой альтернативы нет. Подобный ход снимает старинное античное противопоставление того, что существует по природе и созданного по установлению. И природа, и установление вторичны по отношению к творческой деятельности подлинного Законодателя; соответственно, и вопрос об основаниях политической деятельности меняется радикальным образом.
Если обратиться к неоплатоническому дискурсу, то становится очевидно, что и здесь заметен в целом тот же ход мысли, что и у Филона. Юлиан Отступник в своих сочинениях проводит явную аналогию между властью Царя-Солнце и властью римского государя. Исток законодательной деятельности в таком случае оказывается укоренен в сверхкосмическом порядке. А если вспомнить сохранившиеся свидетельства о комментариях Ямвлиха к «Софисту», то мы увидим еще одну метафору, через которую начинает мыслиться политическое – метафору демиурга. Софист изображен как колдун и даже как демиург подлунного мира. Ямвлих утверждает, что софист – тот же философ, который воссоздает умопостигаемую картину бытия. Но, в таком случае, настоящий политик, чье бытие согласно общей платонической доктрине так или иначе связано со сферой философии (напомним, что во времена Ямвлиха философия становится также слита с теургией) и сам является демиургом, следующим в своей деятельности Промыслу.
Платоновская антиномия Закона и Правителя вновь вернется в сферу европейской мысли в эпоху Нового Времени и станет одним из толчков для развития политической философии наших дней.
Светлов Роман Викторович - докт. филос. наук, проф. кафедры истории философии факультета философии и политологии СПбГУ;
Цыб Алексей Васильевич - канд. филос. наук, зав. отделом НИР молодых ученых и специалистов СПбГУ
© СМУ, 2006 г.
НАЗАД К СОДЕРЖАНИЮ
