|
|
Санженаков А. А., магистр философии,
м. н. с. института философии и права СО РАН
В раннестоической философии, в частности
у Хрисиппа из Сол, мы можем встретить следующее положение: только
нравственно-прекрасное есть благо (to<< mo>non ei+nai to< kalo<n ajgaqo>n). В этом тезисе находит свое отражение этико-эстетическая
установка древних греков (так называемая калокагатия), которая имеет
продолжительную историю. Большинство исследователей усматривают ее источник в аристократическом
сословии, где примерно после V в. до н. э. культивируется
идеал человека прекрасного во всех отношениях (внешне и внутренне). При
этом основание этого идеала полагается исключительно во врожденных, природных
качествах индивида.
Раннестоическое истолкование этого тезиса
отличается тем, что в нем полностью игнорируется эстетическая
составляющая. Эту особенность постарался отразить А. А. Столяров, переводя
лексему kalo>n не как «прекрасное», а как «нравственно-прекрасное».
Генезис калокагатии от социального и эстетического понятия к сугубо
этическому, безусловно, представляет интерес. Настоящий доклад будет посвящен
выявлению той роли, которую предположительно сыграл Платон в генезисе
смыслового содержания этого понятия.
В корпусе текстов Платона словосочетание kalo<v kai< ajgaqo>v встречается в различных вариациях и имеет разный смысл.
Начнем с эстетического содержания. Когда
Платон описывает юношу Евтидема в одноименном диалоге, он использует
словосочетание kalo<v kai< ajgaqo>v для обозначения только внешней, физической красоты (Euthyd. 271b4). На это указывает добавление th<n o]yin (внешний вид, наружность). В другом диалоге калокагатия выступает как характеристика
несводимая к внешней красоте. Это явствует из таких слов: он выделялся
«всем своим видом – не только заслуживающей хвалы красотою, но и явными
внутренними достоинствами (th<n o]yin diafe>rwn, ouj to< kalo<v ei+nai mo>non a]xiov ajkou~sai, ajll’ o[ti kalo<v te kajgaqo>v)» (Lysis. 207a3). Подобное противопоставление можно
встретить в «Протагоре» (315e1).
Далее, следует задаться вопросом, является ли калокагатия врожденным качеством или же ее обретают через образование и обучение.
Так как в ряде случаев Платон говорит о природной (kalo>v te kajgaqo<v th<n fu>sin – Euthyd. 273a8, Resp. 376c5) или врожденной (kalo<v kajgaqo<v gene>sqai –
Spuria. 398d4) калокагатии, мы можем
заключить, что этико-эстетический идеал платоновского человека находил свои
предпосылки в природных задатках. Это предположение только крепнет, когда
мы читаем диалоги, в которых Платон подвергает сомнению способность софистов
научить добродетели. Например, Сократ обращается к Протагору с такими
словами: «Ведь ты не только считаешь себя человеком безукоризненным (kalo<v kajgaqo<v) и действительно
являешься достойным, но думаешь, что можешь сделать хорошими и других» (Prot. 348e3). В другом диалоге он настойчиво выясняет, кого же Калликл
сделал достойным человеком: «Что, стал ли в прежние времена кто-нибудь из
афинян лучше благодаря Калликлу? Есть ли хоть один человек, иноземец или
афинский гражданин, раб или свободный, безразлично, который прежде был бы дурным –
несправедливым, распущенным и безрассудным, а Калликл превратил бы
его в человека достойного (kalo>v te kajgaqo<v)?» (Gorg, 515а6). Подобные мысли можно прочесть и в диалоге
«Лахет» (186c4).
Из вышесказанного следует, что платоновская калокагатия не полностью очистилась от эстетических примесей и еще во многом зависит
от природных качеств индивида. Что не может не вызывать удивление. Это вступает
в противоречие с той ригористической этикой Платона, которую он
демонстрирует в диалоге «Горгий», когда отстаивает тезис: творить
несправедливость хуже, чем терпеть несправедливость (474с-d). Там же он отождествляет
прекрасное (мы сказали бы в данном случае нравственно-прекрасное) и благо,
при этом делает это в стоическом духе, то есть без эстетических коннотатов
и без отсылки к врожденным качествам индивида.
Данное противоречие наводит нас на мысль о тщетности
и ошибочности анализа морально-нравственного идеала Платона через призму калокагатии.
По всей видимости, понятие калокагатия употребляется Платоном как хорошо
известная, почти простонародная (то есть каждому известная) фигура речи, не
требующая особых пояснений и сложного анализа, в то же время
обладающее достаточным объемом, чтобы там поместились как эстетические
коннотаты, так и природный акцент. Таким образом, понятие это в корпусе
текстов Платона не имеет специального, технического значения. Но это не значит,
что идеал калокагатии был полностью проигнорирован в философии
Платона, скорее наоборот. Однако чтобы выяснить, каков он был и какие
претерпел метаморфозы, нам необходимо выйти за рамки словосочетания kalo<v kai< ajgaqo>v.
Литература
1. Платон. Собрания сочинений в 4-х томах.
Т. 1–4. М.: «Мысль», 1990–1994.
2. Йегер В. Пайдейя: воспитание
античного грека. Т. 1. М.: «Греко-латинский кабинет Ю. А. Шичалина», 2001.
3. Лосев А. Ф. История античной эстетики. Т. VIII. Кн. 2. Итоги
тысячелетнего развития. М., 1994. С. 386–439.
4. Donlan W. The origin of kalos kagathos // The
American Journal of Philology, Vol. 94, No. 4 (Winter, 1973), pp. 365–374.
|
|
