Читая диалоги Платона, мы привыкли соотносить форму мысли с Платоном, а форму жизни с Сократом. Теория идей, бессмертие души и другие темы, поднимаемые в «постсократических» диалогах, явно ассоциируется с Платоном. Напротив, майевтика, эленхос, знающее незнание — символы сократического понимания практики философии. «Федон» представляет собой особый случай. Речь идет не просто о теоретическом исследовании, цель которого состоит в утверждении двух столпов платонизма — теории идей и бессмертия души, но и о защите особого способа жизни, о котором говорится в так называемой «второй» апологии Сократа и третьем доказательстве бессмертия души. Те, кто ведут этот образ жизни именуются в диалоге «истинными философами».
     В чем состоит образ жизни истинного философа? Он занят умиранием и смертью, понимая смерть как отделение души от тела. Для него характерно особое отношение к телесным удовольствиям: избегая их, он направляет свою заботу целиком на душу. Зрение, слух и прочие чувства тоже способны обмануть душу. Строгий режим удовольствий и подозрительность к ощущениям необходимы истинному философу для практики способности мышления. Предмет мышления —то, что не обнаруживается в чувствах, обнаруживаемое при помощи души, не тела. Но до тех пор, пока душа находится в теле, полное отрешение невозможно. Следовательно, полное знание достижимо только после смерти. До тех пор истинный философ должен стремиться к отделению души, в чем и состоит суть философской практики. В третьем аргументе Сократ возвращается к мысли о том, что философия, будучи практикой отделения души от тела и сосредоточения души в себе, является подготовкой к смерти (μελέτη θανάτου).
     Отсюда можно было бы сделать вывод, что «Федон» является своеобразным манифестом аскетизма. Считается, что на позицию «истинных философов» повлияли пифагорейские идеи строгого режима тела. Но в какой мере мы можем говорить, что Платон или Сократ разделяли эти представления? Существует несколько наиболее распространенных объяснений. Дж. Бернет считал, что в «Федоне» достоверно отражены взгляды Сократа, который, как показывают и «Облака» Аристофана, мог симпатизировать пифагорейским взглядам. С другой стороны, пифагорейский фон диалога мог быть спровоцирован не взглядами Сократа, но Платона, наделяющего Сократа пифагорейскими чертами: Аристотель говорит о влиянии пифагореизма на Платона, в то время как о пифагорействе Сократа, кроме косвенных намеков Аристофана, едва ли можно найти достоверный источник. Обе позиции принимают «аскетическое» чтение «Федона» с разницей в том, кого мы считаем аскетом — Сократа или Платона. Против аскетической интерпретации говорят те, кто видит задумку «Федона» как полемический диалог с пифагорейской традицией, для чего Платону и нужен карикатурный образ истинного философа: впрочем, как тогда понимать заявление Сократа в «Федоне», что он всю жизнь стремился стать истинным философом?
     Я постараюсь показать ограниченность этих трех позиций, отсылающих к некоему общему пифагорейскому фону диалога, и найти прямые параллели между «Федоном» и сохранившимися источниками об античном пифагореизме. Обратившись с фрагментами Архита, который был знаком Платону по его сицилийским поездкам, Филолая, упомянутого в «Федоне», и доксографии пифагореизма, мы сможем судить, в какой степени образ истинного философа заимствует черты, свойственные пифагорейской практики философии. Наконец, вопреки мнению Т. Эберта, утверждавшего, что Платон в «Федоне» обращается только к пифагореизму, я собираюсь показать, как идеи и образы, характерные для орфической традиции, находят свое место в «Федоне» в определении философского образа жизни.
     

Платон, Сократ, «Федон», пифагореизм, орфизм, философский образ жизни