НАЗАД К СПИСКУ
ЛЕТНИХ ШКОЛ
ΠΛΑΤΩΝΟΠΟΛΙΣ
5-я ЛЕТНЯЯ МОЛОДЕЖНАЯ НАУЧНАЯ
ШКОЛА • 18-24 АВГУСТА 2008
Левченко Е. В.
Схоластический «ум-дух»
как порождение странствия «разумной души»:
теологическое толкование мыслей Платона
Метафорический образ, предпосланный лекционному курсу,
есть выражение его теоретико-методологической заданности и, одновременно,
дань глобальному историографизму платоновской мысли, ее космополитической
сущности. Метафора движения олицетворяет динамическую природу мышления,
сюрреалистическую суть мимолетности мысли – изменчивый символ гармонии
как аполлонический эйдос философии, обоснование этического смысла ее
идеалистического начала. Перефразируя Платона, скажем: идеальна философия,
основанная на «беспредпосылочном начале» – это начало есть абсолютное
благо, которое само себя обосновывает и символически выражено в образе
мысли[1]. Итак,
действительный исток идеалистической философии, ее сущностная
потенция – аполлонический идеат мысли – рожденное великодушие
суждения в положительном исходе смятенного процесса мысли, отрицающей саму
себя. Боговдохновенные речи Платона и есть аполлонические начала, светящие
миру, ибо «божественный философ» многократно уподоблен был рожденному на
острове Делос[2]:
«Божественным был Платон и священными узами связан с Аполлоном. Это
подтверждают его собственные слова, а также сны; он говорил о себе, будто
служит тому же господину, что и лебеди, а со снами дело обстоит так.
Учитель его Сократ накануне того дня, когда Платон должен был прийти к
нему, увидел во сне, как бескрылый лебедь опустился к нему на колени; потом
у лебедя выросли крылья, и он взлетел, издавая звуки громкие и звонкие,
пленившие всех, кто слышал его. Это означало, что придет к нему Платон
незрелым, но достигнет совершенства и создаст такое замечательное учение,
что все будут стремиться его услышать и никто не сможет, да и не станет
пытаться ему противоречить. И сам Платон перед смертью видел во сне, будто
он превратился в лебедя и, перелетая с дерева на дерево, доставлял
множество хлопот птицеловам, которые не могли его поймать. Услыхав про этот
сон, Симмий, ученик Сократа, сказал, что все будут пытаться понять мысли
Платона, но никто не сможет, и каждый станет толковать его по-своему:
один – теологически, другой – физически, третий – еще
как-нибудь. В этом отношении с Платоном случилось то же, что и с Гомером:
оба говорят так приятно и складно, что доступны всякому, как бы он за них
ни взялся[3]».
Неуловимое парение лебедя – и метонимическая эсхатология
ускользающей красоты мысли, и бремя невозможности ее истинного
предначертания, и сокрытый лик «неузнанного Платона», чьи идеи стали
достоянием мировой философской мысли, растворившись в синкретизме учений,
изыскуемое новаторство которых – оболочка тавтологичной природы
мышления; а поэтизм многовековой философии есть грациозное толкование
платоновским языком умопостигаемой природы вещей, сокровенная тайна коих
словес в том, что это не язык символов и метафор, а лексикологическая
явленность действительности именований. И метасмысл метаморфозы мысли есть
отрицание как начало бесконечности, а иллюзорный финализм
утверждения – бесконечное «снятие» антиномий как порождение импульса
творения тождества бытия и сущности;ergo вечно восстающий
дух вневременно и бесконечно возрождающегося бога являет феноменологию
идей, ибо идея – феномен божественного, поэтому триада «Бог –
Ум – Дух» позволяет разгадать апокрифическую[4] загадку мистификации платоновского учения,
раскрывающего историзм истины в мышлении, обращенном в существование
суждения. Попробуем вторгнуться в мистический «шорох слов» (Сартр) и
воссоздать «умопостигаемое» платонического начала философии, символа ее идеалистической
природы в многочисленных духах, обратившись к некоторым двойникам Платона.
Троякое видение истины, олицетворённое своеобразным
«бытием – для – себя» – «Бог – Ум – Дух»,
инспирирует триединство, создающее гармонизм исследовательской парадигмы: философия
Платона – теологическое знание Средневековья – гегелевская
философия искусства, поскольку означенный тройственный образ пронизывает
многовековое движение мысли, когда эпохальным её постулатом становится
антропологическое естество «разумной души» как божественный прообраз
символической природы искусства, а измышленная красота платоновского слога
как филологический дискурс философии преображается в изысканную строгость
канонических речений средневековых схоластов, предварив спекулятивные
интенции гегелевской мысли.
Платонические ипостаси: «единое» – «ум» –
«душа», обретающиеся в символической сфере теологии и пронизанные
сакральным искусством диалектики, возвестили средневековой философии и
спекулятивно-мистическому учению Гегеля закон предопределения, обратившись
в священное триединое начало – истина, соразмерность и благо,
олицетворенное идеей как божественным прообразом Сущего. И, если
теологическое учение есть первоначало всех наук, а диалектика есть высшая
дисциплина, поскольку знаменует божественное и постоянное, то идея как
мышление Бога – «самый прекрасный» «первый ум» пророчит о красоте и
благе умопостигаемого как преддверии этического смысла чувственных
впечатлений в рождении художественного знания. И, подобно тому, как
диалектика «насыщает» все науки, неизменно возвращающиеся к своему
источнику – теологии, то из множественности ощущений рождается
гармонический образ «прекрасного» как блага сущего. Так «Дух», мыслящий
самого себя в эволюции Ума, есть единство, восстановленное из множественности –
«умная душа». В сочинениях Дж. Бонавентуры, Августина Блаженного[5] безмерностью
могущества, мудрости и благости Бога – Троицы – наиблагого
Первоначала, кто есть вечный Источник, Свет и Полнота, созидающие
Искусство, олицетворена философия и феноменология познания, унаследованная
Гегелем. Таким образом, вероучение о различных формах богопознания как
доминанта богословской мысли 12-13 веков, «взращенное» космогонической
концепцией Платона об идее как бесконечном космосе – аподиктической
сущности божественной монады диалектики, исходящей не из тривиальной
дихотомии понятий, но из полифонического миросозерцания; явилось
теологической подосновой гегелевской философии в концептуализации
схоластического дискурса гносеологической функции искусства сквозь призму
природы абсолютного, символизирующего божественное триединство:
Божественное Первоначало, Логос, Дух.
Таким образом, нашим лекционным курсом мы пытаемся
воссоздать «Nomen Gentile» («родовое имя» – лат.) движения философии в
очертаниях божественной сущности платоновской мысли. В этом мы лишь
полагаемся на диалогическую консонанту его учения: подобно тому как Платон
объединял диалектику с космологией, так и вечно творящийся космос
философского сознания вбирает множество голосов философов, мыслящих свое
учение в диалоге с Платоном, и понятие о множественности, возвращенной в
единое, есть драматургический прием воплощения персонажей-мыслителей в
Платона, вечно пребывающего в мире:
Если ты почитаешь Платона, который дорогу
К мудрости людям открыл, тебе наградою будет
Милость богов, ибо к сонму бессмертных Платон сопричислен.
[1] Природой
мысли, обращенной на самоё себя, – феноменом саморефлексии,
символически отраженном сущностной энтелехией абсолютного блага, мы
подражательно вторим философу, чья диалогическая мысль изыскала принцип
самообращенности законов идеального государства в самотождественности
понятия, выраженного «лучезарной» метафорой круговращения солнца (см.: Platoni Opera / Ed.C.F.Hermann.-Leipzig: Graal, 1936. – vol.III. – 510b,511b, 509а).
[2] Эманирующее
«отрицание», возведенное в ранг «красоты благочестивой», олицетворяет, в
дискурсе «аполлонической» сути платоновского учения, философскую матрицу
словообразовательных процессов в тождественном уподоблении семантической
атрибутированности явления: отрицательная частица альфа отражает
множественность «отрешенности» как одушевленное бытие «философии
очищающей», ибо «Аполлон» как «отрешённый от многого» (ἀ–πόλλwv –
«без – многого») в святилище многих богов знаменовал вечно изменчивый
Ум преддверием красоты как чистого блага.
[3] Платон.
Законы / Пер. с древнегреч.; общ.ред.
А.Ф. Лосева, В.Ф. Асмуса, А.А. Тахо-Годи; авт.ст. в примеч. А.Ф. Лосев;
примеч. А.А. Тахо-Годи. – М.: Мысль, 1999. – С. 664-665.
[4] В
данном контексте «преломляется» первоначальный смысл определения
(«апокриф» – «тайный, сокровенный» (греч.)), изыскующий сокрытые
метаморфозы философии Платона, доступные лишь посвященным в канонику
таинства.
[5] См.:
Бонавентура Д. Путеводитель души к Богу// Saint Bonaventure Itineraire le j,esprit vers Dieu: Text de Quaracchi. – Paris: Minuit, 1981; Он же, О возвращении наук
к теологии// Les six lumieres de la connaissance humane. – Paris: Minuit, 1971; Августин Блаженный «Об
истинной религии», «Град Божий» //
Творения Блаженного Августина. – Киев: Радуница, 1905. – Ч.2;
1907. – Ч. 4.
