А. Ф. Лосев
ВСТУПИТЕЛЬНЫЕ ЗАМЕЧАНИЯ
Изучение философии и эстетики Платона свидетельствует о
его гениальных попытках создать особого рода философию, но
эти попытки очень редко выходят за пределы того весьма
нерасчлененного и слитного изложения, которое характерно
для первых ступеней всякой философии. По некоторым пунктам
Платон достигает не только вполне систематического
изложения, но эта система иной раз даже блещет своей
ясностью, продуманностью и детальным построением. Таких
пунктов философии и эстетики у Платона не очень много. А
там, где они есть, они часто весьма неясно связаны с
другими пунктами. Так, глубочайшее, детальнейшее и
труднейшее диалектическое учение об одном и
ином в «Пармениде», весьма темное с первого взгляда
и замечательно ясное после его внимательного анализа,
вообще никак не связывается в данном диалоге с другими
частями философии Платона; и исследователю приходится идти
на большой риск, синтезируя эту диалектику «Парменида» с
другими частями философии Платона.
Есть, однако, один весьма точный и надежный способ
понять философию и эстетику Платона как нечто цельное и до
конца продуманное. Именно, нужно взять платонизм не в его
первых, хотя бы и очень глубоких тенденциях, как это мы
находим у самого Платона, а нужно взять этот платонизм в
его окончательном развитии. Ведь только тогда можно будет
разобраться в отдельных тенденциях платоновской философии и
эстетики и разгадать те бесчисленные намеки, которые мы
находим у Платона и которые так часто поражают нас и своей
глубиной и своей незавершенностью, отсутствием предельной ясности.
К счастью, историк античной философии и эстетики
обладает одним античным трактатом, который доводит
платоновскую философскую эстетику до ее предельного
завершения. Этот трактат принадлежит одному из последних
представителей античного платонизма, именно Проклу, жившему
в V веке н.э., и носит Название «Первоосновы теологии»
(«Stoicheiōsis theologicē»). Название этого
трактата, собственно говоря, весьма неточное. В нем нет
никакой специальной теологии, которая была бы совершенно
отлична от философии. Поэтому было бы точнее, если бы Прокл
назвал этот свой трактат не «Первоосновы теологии», но
«Первоосновы философии».
философские ипостаси, которые характерны для всякого
платонизма, а в том числе и для самого Платона. Платон
очень много трактовал в разных местах об едином и многом. С
другой стороны, число тоже является для Платона одной из
любимейших категорий. Спрашивается, как же увязать у
Платона его учение об едином и многом с его же собственным
учением о числах? Окончательный и предельно ясный ответ на
этот вопрос мы и находим в указанном трактате Прокла.
Далее, Платон, очень много рассуждающий об едином и многом,
а также и о числах, весьма часто трактует в довольно
неясной форме еще и о богах. Но ведь если единое и многое и
возникающая из этого категория числа всерьез являются для
Платона первоосновой всякого бытия, то есть первой его
ипостасью, то куда же, спрашивается, девать платоновских
богов? Смешивать этих богов с наивной мифологией старого
времени является для Платона делом достаточно пустым и
бессодержательным, даже недостойным философа. Но в таком
случае зачем же Платон повсюду подсовывает нам этот
философски непонятный термин «боги»? Трактат Прокла и здесь
приходит нам на выручку и помещает этих платоновских богов
между непознаваемым единым и познаваемым
умом. Тут имеются в виду числовые структуры,
поскольку «единое» трактуется здесь уже как начало
натурального ряда чисел. Тут еще нет того содержания,
которое дается только умом. Но тут уже есть та числовая
структура, без которой невозможно будет говорить и о
содержании бытийных первооснов. Вот эти-то числовые
структуры, представляющие собою середину между единым и
умом, и являются теми богами, о которых так часто говорит
Платон. У Платона еще нет такой четкости мысли, а у Прокла
она есть. И, хотя мы не имеем никакого права приписывать
учение Прокла Платону, тем не менее только это позднейшее
платоническое учение о числах-богах у Прокла и дает нам
возможность наметить хотя бы тенденцию числовой эстетики
Платона, тенденцию, которая иначе остается в историческом
смысле весьма неопределенной.
Такой же продуманностью и логической точностью
отличается и учение Прокла об уме и душе. Повторяем,
методологически – это чрезвычайно важный прием для
понимания и усвоения философской эстетики Платона,
посмотреть, какое растение выросло из тех семян и зерен,
которые мы в таком огромном количестве находили у Платона.
Ведь разве ботанику не важно знать вид, форму и жизнь того
растения, которое вырастает из тех или иных семян или
зерен? И зоолог разве не может судить о характере и
существенном содержании того семени, из которого вырастает
данное живое существо, если он будет знать вид, форму, тип
и характер жизненного процесса того живого существа,
которое выросло из данного семени? Почему же мы в истории
эстетики об ее первоначальных формах не можем судить по тем
законченным и завершенным формам, которые выросли из этих
первоначальных форм? Вот почему, всячески стараясь вникнуть
в эстетику Платона, безусловно необходимо заглядывать и в
те последующие формы, которые из нее получились. Не зная
результата, как можно судить о причине этого результата? И
не зная завершенных форм чего бы то ни было, как можно
судить об его начальных и весьма неясных формах, если их
брать в полном отрыве от их последующего развития, от того,
что из них в конце концов получилось? Это и заставило нас
дать к эстетике Платона особое приложение, которое
представляет эту эстетику в ее окончательном развитии и
помогает разобраться во всех неясностях у самого Платона.
Перевод трактата Прокла сделан по изданию: P r o c l u s, The
Elements of Theology. A revised text with translation,
introduction and commentary by E. R. Dodds, Oxford, 1933; 2
ed., 1963. Ввиду трудности многих мест в этом трактате мы
иной раз допускаем некоторые пояснения от себя, но
заключаем эти пояснения в квадратные скобки, чтобы читатель
мог отчетливо видеть, где буквальный перевод из Прокла и
где наши пояснения, которые, возможно, некоторым читателям
покажутся излишними или неверными. Кроме того, после
внимательного изучения текста Прокла мы установили, что
первая фраза в каждом параграфе у Прокла является как бы
формулировкой теоремы, а сам параграф –
доказательством этой теоремы. Это заставило нас для более
легкого усвоения текста читателем помещать первые фразы
каждого параграфа отдельно, именно в виде формулировок
теорем, каковыми формулировками эти фразы и являются
фактически, хотя издатели обычно не придают им такого значения.
Далее, в целях достижения все той же ясности мы сочли
необходимым ввести от себя разделение трактата на части и
обозначение этих частей при помощи кратких заголовков. В
рукописях самого Прокла заголовки иногда встречаются, но,
по-видимому, они носят совершенно случайный характер, так
что нельзя даже судить о том, относятся ли они к отдельным
главам или к целому ряду глав. Переводчик надеется
достигнуть этим большей ясности, тем более что критически
настроенный читатель, конечно, всегда может исправлять для
себя эти заголовки или заменять их другими. Но само собою
ясно, что такой раздельный и систематический ум, как Прокл,
не мог давать большого трактата в бессвязном виде, и
какая-то определенная связь и система мыслей обязательно
должны быть в этом трактате. Наши заголовки имеют своей
единственной целью не навязывать свое понимание трактата
читателю, а только облегчать ему усвоение связи мыслей и
метода изложения у самого Прокла.
В замечаниях к переводу Прокла читатель найдет у нас
краткие сведения о самом Прокле, комментарий к отдельным
текстам трактата и общую сводку основных мыслей трактата.
Необходимо отметить, что изучение предлагаемого нами
трактата Прокла почти еще не началось. Поэтому
окончательное разъяснение всех трудных мест трактата только
еще предстоит и потребует огромного времени и труда.
