Значимость той или иной философской концепции, со всей очевидностью, определяется прежде всего ее проблематичностью и многозначностью, являющимися истоком постоянно возобновляющегося вопрошания. И в этом смысле не вызывает сомнений актуальность понятия «научной революции», возникшего в XX веке для описания исторической ситуации в новоевропейской науке и ставшего предметом многочисленных споров среди исследователей в области исторической эпистемологии. Авторским мотивом, определяющим содержание доклада, явилась потребность продемонтстрировать и обосновать связь противоречивого характера понятия научной революции, нашедшего отражение в современных историко-эпистемологических концепциях, с неоднозначным отношением интеллектуалов Нового времени к античной науке и философии.

Основная коллизия, связанная с понятием революции вообще и научной революции в частности, состоит в ее двояком отношении к прошлому. С одной стороны, революция есть разрыв со старой традицией, истолкованной не столько как преодоленная и проигравшая в соревновании «плодоносных истин», но как не релевантная новым задачам и целям. Об этом, в частности, пишет Ф. Бэкон, указывая во введении к Новому Органону на невозможность сравнения его позиции с учениями античных авторов, поскольку предлагаемый им новый путь никогда ранее не был «известен и испробован». С другой стороны, этимология понятия «революция» включает в себя значение возвратного движения, восстановления ранее бывшего и возрождения утраченного. Неоднозначность трактовок сущности и значения античной науки, сформировавшихся в эпоху научной революции, тем самым задает внутреннюю противоречивость и самого понятия «научной революции».

Не следует забывать, что понятие «научная революция» является принципиально вторичным, поскольку не принадлежит понятийному полю новоевропейской традиции как таковой, а относится к современному дискурсу историографии науки и исторической эпистемологии. Тем не менее, именно это понятие позволяет зафиксировать существенные черты реальных преобразований, совершившихся в науке и философии в XVII-XVIII вв., а также проанализировать смысл этих преобразований. Кроме того, в работах самих новоевропейских философов, заложивших основы Новой науки, — Декарта, Бэкона, Лейбница и др. — в той или иной степени присутствуют оба момента «революционного» отношения к прошлому: мотив разрыва со старым и устремленность к новым задачам, с одной стороны, и почти ученический пиетет перед глубиной и плодотворностью античного наследия, с другой.

В исследованиях современных специалистов по истории науки, избравших понятие «научной революции» предметом своего анализа, можно обнаружить, по крайней мере, два прочтения этого понятия. Первое относится к традиции французской исторической эпистемологии и понимает революцию как эпистемологический разрыв в духе Башляра (А. Койре). Второе подчеркивает последовательный характер преобразований и «растягивает» событие революции как минимум на два столетия (Г. Баттерфилд, Д. Уоттон). Первое подчеркивает внезапность перехода к новой научной парадигме, предполагающей радикальный отказ от прежней античной научной традиции и одновременное возрождение ее в новом контексте; второе рассматривает все предшествующее новоевропейскому настоящему как «до-научное» прошлое. Это разногласие историографов связано, на наш взгляд, с уже отмеченной двойственностью понятия «революции».

Неоднозначность трактовки новоевропейскими интеллектуалами предшествующей исторической традиции, и в особенности античного наследия, ставит под вопрос истолкование логики развития научного знания в его истории. Представляется неясным, как быть с двояким отношением новоевропейских ученых к представителям античной учености и тем обстоятельством, что творчество одних и тех же авторов — Платона, Аристотеля и др. — оказывается как предметом отрицания, так и основой возрождения. Требует разрешения вопрос, следует ли совершить выбор в пользу той или иной интерпретации современных западных эпистемологов и тем самым предпочесть радикально негативную или однозначно позитивную позицию новоевропейской традиции в отношении к античной науке? Или следует признать конструктивной многозначность образов античной науки, обнаруживающихся в сочинениях новоевропейских философов и ученых?

Авторы доклада предпочитают второй путь и убеждены, что положительный ответ на второй вопрос не означает пренебрежения строгостью историко-философского исследования. Более того, представляется справедливым, что именно второй путь позволяет оправдать значение античной науки, являющейся обязательным элементом античной традиции в целом, как классической. Если под классическим произведением понимать то, что «обращается к современности так, как будто говорит специально для нее» (Гадамер), и если признать, что события современности различны в различные эпохи, то именно благодаря возможности противоречивых интерпретаций античного наследия, удается убедиться в его значимости для всех времен, а следовательно, в его статусе классического.