Центральный сюжет диалога «Теэтет» хорошо известен — это знание (ἐπιστήμη), по крайней мере, так об этом говорит Сократ (184a). Однако «Теэтет» принадлежит к числу тех диалогов, в которых особенно ярко выражена скептическая позиция Платона. Поэтому стоит с большим вниманием отнестись к определению ведущей темы разговора. Занимаясь преимущественно критикой, Сократ заявляет, что сам нисколько не знает, что такое знание. Каковы же теоретические предпосылки критики? Стоит отбросить идею самостоятельного, «чистого» мышления, с позиции которого возможно беспристрастное суждение, ведь Сократ отказывает признавать такую способность за «самодовлеющим (αὐτάrkh) разумом» (169d).

Возможно, Платон привязывает критику представлений о знании, к идеям, обсуждавшимся в элейской школе. На это указывает то, что беседа Сократа с Теэтетом и Феодором передаётся Платоном, как воспоминание Эвклида Мегарского, не только ученика Сократа, но и сторонника Парменида. Однако Платон всячески старается скрыть знакомство Сократа с учением элеатов. Хотя Сократ и обещает последовательно рассмотреть философов «текучих» и «неподвижников» (181a), чуть позже (183a) он, под надуманным предлогом, отказывается анализировать учение Мелисса и Парменида. Причина этого заключается в неизбежном противоречии, с которым сталкивается Платон: признавая себя незнающим, Сократ берется обсуждать учения мудрецов, претендуя на знание их философских доктрин.

Стремясь избежать этого, Платон посредством «случайных отступлений» (166-168; 167с; 171-177), которые Феодор оправдывает избытком досуга у Сократа, вводит тему мудрости. Вплетение этой нити в ткань диалога является необходимым, так как беседа Сократа и Теэтета начинается с вопроса о тождестве мудрости и знания: Ταὐτὸν ἄρα ἐπιστήμη καὶ σοφία; (145е). В заключении диалога, Сократ даёт исчерпывающий ответ о том, что из себя представляет мудрость. Можно утверждать, что диалог, под видом критики понятия знания, предполагает демонстрацию сократической мудрости, которую Платон отождествляет с искусством, определяет через знакомство с повивальным искусством и умение «какое рассуждение у какого мудрецы нужно взять и как следует рассмотреть» (161b). Сократ подчеркивает, что это умение не связано с его знанием иных философских традиций: «καὶ νῦν τοῦδε πειράσομαι, οὔ τι αὐτὸς εἰπεῖν». Поэтому Платон маскирует обращение Сократа к идеям Парменида, и вводит в диалог Эвклида, как косвенное указание на традицию элейской школы. Следы подобной маскировки обнаруживаются и на уровне риторики Сократа. Заканчивая критическое рассмотрение протагоровского тезиса, Сократ говорит Теэтету: «Таким образом погибает Протагоров, а также и твой, миф о знании, что оно и ощущение — одно и то же» (καὶ οὕτω δὴ μῦθος ἀπώλετο ὁ Προταγόρειος) (164d). В следующей фразе Сократ вновь говорит о Протагоре как об основателе мифа (164e).

Говоря о роли мифа в философии Платона, Люк Бриссон определяет его как дискурс, всем известный рассказ, чью истинность или ложность проверить невозможно. Обращаясь к контексту употребления слова «миф» в «Теэтете», мы полагаем возможным дополнить идеи Бриссона: «миф» Протагора оказывается известен Феодору и Теэтету, и проверить его достоверность можно именно через обращение к знатоку. В этом диалоге миф приобретает черты рационального знания, достоверность которого основана на свидетельстве. Используя «миф», Платон подчеркивает, что Сократ лишь обращается к рассказу о мудрости Протагора, оставаясь в неведении.

Близким по значению «мифу» в контексте диалога оказывается понятие «сна» (ὄναρ). Платон рассматривает «сон» в связи с проблемой знания (158b) в начале диалога, для того чтобы вновь вернуться к этой теме в конце (199e; 208с). Сократ, обсуждая неких философов, утверждающих невозможность объяснить первоначала (200a), называет свой рассказ «сном». Также, после обсуждения проблематики соотношения целого-части, Сократ заключает: «Теперь, мы обогатились ещё одним сном» (208с). Обсуждение темы целого/части в «Теэтете» перекликается с содержанием спора в «Пармениде». Сократ вновь не ссылается на элеатов, поскольку это противоречило бы позиции незнающего, мудрого Сократа. Таким образом, Платон называет «сном» непосредственное объяснение Сократа, которое, однако, не является ни знанием, ни претендует на истинность, поскольку не существует свидетелей, подтверждающих его достоверность. Именно в этом смысле «сон», как божественное повеление, будет использован в «Федоне» (60е).